Онлайн книга «Леди и война. Пепел моего сердца»
|
Его Кайя тоже знает… …этот человек был среди тех, кто его предал. Когда? Когда приходили паладины и мир сломался. — После обстоятельного и зрелого взвешивания всех данных и после рассмотрения общеизвестных фактов, касающихся обвинений, предъявленных ему… — голос разносится по залу, и притихшие зрители ловят каждое слово, — суд по разумному убеждению и по совести вполне удостоверился в том, что названный Кайя Дохерти виновен в том, что поднял против народа войну, поддерживал и продолжал ее… Война. Кайя не способен поднять войну. Он сам есть война. Это врожденное. Но объяснять не хочется. …сегодня ночью ему рассказывали о лете. — Он был и является виновным в преступных намерениях и попытках… — судья делает паузу, которая нужна, чтобы отдышаться. — За все эти изменнические действия и преступления настоящий суд приговаривает его, настоящего Кайя Дохерти, как тирана, изменника, убийцу и общественного врага народа к смерти путем отсечения головы от туловища. Кайя рассмеялся. Они и вправду вознамерились его убить? Это очень сложно сделать. У темноты не получилось, хотя она старается… Она рисует, черным по черному, зачерпывая полные горсти мрака, высыпает его на руки Кайя. И он пытается удержать. Зовет. Всегда по имени. — Пожалуйста… я знаю, что ты меня слышишь. Я знаю… Дорога длиной в зиму. Земли Дохерти. И пограничный вал. Из-за выпавшего снега он выглядит высоким, непреодолимым, и обындевевшие колья торчат из белых стен предупреждением: здесь нет места чужакам. Когда этот мир успел разломиться надвое? Теперь Урфин держится рядом, и хорошо — мне спокойней. — Мы принимаем всех, кто приносит клятву дому, — сказал он, когда мы остановились на гребне вала. Граница, отделяющая снег от снега, и серебро реки где-то у самого горизонта. — Сюда идут многие. Семьями. Иногда — родами. Началось еще в прошлом году… Над валом подымаются дымы, серые нити, на которых держится по-зимнему тяжелое небо. И луна — она показывается рано, едва ли не в полдень, почти касается земли. Словно яблоко на золотом шнурке. В Палаццо-дель-Нуво на Зимний праздник ставили дерево из проволоки и лент. На ленты вешали яблоки, пряники и конфеты… …хлопушки… …и бумажные коробочки с «тайными дарами», милыми пустяками, которые преподносились анонимно этаким знаком симпатии. Я получила браслет со стеклянными колокольчиками и шкатулку для булавок… — …ресурсов пока хватает. У нас есть зерно, и мука, и возможность получить еще, поэтому голода не допустим. Но люди все равно боятся. И оказавшись за валом, начинают думать о войне с теми, кто остался по ту сторону. Им кажется, что еды не хватит на всех. Каждого, кто пришел позже, они ненавидят. Это эхо, Иза… …мы спускаемся и пересекаем заснеженную равнину. Два десятка всадников. Слишком мало, чтобы воевать, но я верю Урфину. — Войско завязнет. Да и людей потеряем немеряно. Дядя же проведет тропой… …тропы Магнуса прокладывали другие люди. Они не пытались заговорить или сделать вид, что рады услужить, скорее смотрели с интересом или же злостью, иррациональное, беспричинной. Тоже эхо? Тогда что же происходит в самом Городе? Когда я озвучила вопрос, Магнус вздохнул: — Там нечем дышать. И я поверила. Мы пробирались окольными тропами. Помню лес, по зиме выглядевший мертвым. Решетку из ветвей, сквозь дыры в которой падал снег. Помню болото — равнину с высокими грядами и синие зеркала озер. Невысокие сосны и голые стволы берез. Помню плоскогорье, изрезанное реками, которые отказывались покориться морозу. И гранитную равнину гейзеров. Над равниной плыл дым, и земля время от времени вздрагивала, выпуская очередную горячую струю. Стойкий запах серы и грозный рокот. Птичьи гнезда на земле. И редкие синие цветы. Так странно видеть их зимой, но… здесь, наверное, зимы не было. Я еще подумала, что обязательно вернусь сюда с Настеной. Мне так много нужно ей показать. Еще были далекие города, подходить к которым было опасно. И тракт, где нас ждала подвода. Вдали виднелись стены Города, и запах его, тот самый, отравлявший воздух, ощущался на губах. Был первый месяц весны и первый же дождь, который я собирала в ладони, умывая лицо. …Кайя… Зову, хотя знаю, что не откликнется. Он слышит меня. И молчит. Почему? А перевозчик ждет. Нервничает. Ему хорошо заплатили, полагаю, вовсе не деньгами, а шансом убрать семью на Север. Но сейчас он боится за свою собственную шею, но не смеет поторопить. На подводе — деревянные ящики. Длинные. Из темных досок, от которых несет формалином и рыбой. Я не сразу понимаю, что перевозили в этих ящиках, а когда доходит, то становится жутко. Нет. Ни за что. — Они чистые, — говорит Магнус. — Ласточка моя, так надо. …Кайя, пожалуйста… я не хочу ехать в гробу… Здесь нет гробов, но есть мертвецы, которых стало слишком много. Республика спешит наказать виновных в бедах народа. И на площади Возмездия каждый день случаются казни. Тела вывозят за Город. Не только казненных, но и умерших от болезней или голода. Мертвецов ждут глиняные карьеры, в которых уместятся тысячи человек… А ящики возвращают. Зачем они вообще нужны? Почему просто не сгружать на подводы? Или вид мертвецов напоминает живым о бренности бытия? Ящик достаточно просторен, чтобы вместить меня и Урфина. Крышку закрывают. И сверху ставят другой… третий… темно. И жутко. Я вдруг чувствую себя погребенной заживо. — Спокойно, Иза, все хорошо, — Урфин не позволяет панике взять верх. — Зато никто не сунется их проверять. Мы без проблем доедем до места. Скрип колес. Покачивание. Дорога неровная, и телега кренится то влево, то вправо. Ее и вправду не останавливают. И путешествие длится, длится… — Спи, — мне предлагают край плаща и плечо вместо подушки. Я засыпаю, но во сне продолжаю играть в прятки. В темноте легко спрятаться, но я найду тебя, Кайя. Я не позволю тебе остаться там одному. Из ящика меня вытащили, поставили на ноги, которые изрядно затекли. — Не смотри, — прошептал Урфин и, понимая, что эта просьба вызывает желание совершенно обратное, набросил на голову плащ. — Не надо это видеть. |