Онлайн книга «Эйфельхайм: город-призрак»
— Его святейшество писал, что евреи не могут разносить чуму, поскольку сами умирают. Эверард стукнул себя пальцем по носу: — Но не так много, как мы, а? Почему, как вы полагаете? Потому что они качаются туда-сюда, когда молятся? Потому что каждую пятницу проветривают спальни? Кроме того, каббалисты презирают своих соплеменников так же, как и нас. Они такие же скрытные, как и масоны, и не позволяют другим евреям изучать тайные скрижали. А «тайные скрижали» могут быть чем угодно. Дьявольскими заклятиями. Рецептами для отравления. Чем угодно. — Нам следует поставить стражу вокруг колодца, — сказал Клаус. — Майер, — сказал Грегор, — у нас здесь нет евреев. — Но есть они. — И Клаус указал на Ганса, который, хотя и не пил пива, решил послушать, о чем говорят, и сидел рядом. — Как раз вчера я видел одного, по имени Захарий, он стоял у колодца. Грегор фыркнул: — Ты сам-то слышишь, что говоришь? Стоял у колодца? Мужчины так и просидели за столом, покрытым пятнами из-под пивных кружек, ничего толком не решив. Ганс же после сего заметил: — Теперь я понимаю, как народ может прийти в возбуждение. — А затем, еще поразмыслив, добавил: — Вот, только если они попытаются изгнать крэнков, так же как евреев, я не поручусь за последствия. * * * На День святой мученицы Агаты [176] Дитрих прочитал мессу в одиночестве. Был повод помолиться за больных и увечных. Вальпургию Хониг лягнул осел. Старший сын Грегора, Карл, слег в горячке. А Франц Амбах обратился к нему с просьбой помолиться за упокой своей матери, прошлым месяцем отошедшей в мир иной. Дитрих попросил также заступничества св. Христофора за благополучное возвращение Бертрама из Базеля. Священник вновь возблагодарил Господа за то, что чума ушла в Англию, а не в альпийские леса. Грешно было радоваться страданиям других, но от них зависела участь Оберхохвальда, и только потому он позволил себе подобные мысли. — Meménto étiam, Dómine, — стал молиться он, — famu-lórum famularúmque tuárum Lorenz Schmidt, et Beatrix Ambach, et Arnold Krenk, qui nos praecésserunt cum signo fidei, et dórmiunt in somno pacis. [177] — Он невольно спросил себя, прав ли в отношении алхимика крэнков. Тот определенно умер с зажатым в руках «символом веры», но самоубийство — всегда препятствие на пути в Царствие Небесное. Однако Господа могла разжалобить не сама трагедия, а скорее благо, произошедшее из нее. Видя, какое сильное воздействие на гостей оказала смерть их товарища, многие хохвальдцы, прежде остерегавшиеся или боявшиеся крэнков, теперь приветствовали их открыто, если не с теплотой, то с менее явной враждебностью. Убрав на место священные сосуды, Дитрих решил пройтись до домика Терезии. Последнее время он все подыскивал подобающий повод для визита. Вчера она рассказала ему о ноге Вальпургии и о том, как вправила кость на место. Дитрих поблагодарил ее и уже хотел продолжить разговор, но Терезия только опустила голову и захлопнула ставни. Теперь она, наверное, осознала, как ошибалась насчет крэнков. Если вспомнить ужас, обуявший его самого при первой встрече с ними, то было легко простить Терезии ее чуть затянувшийся страх. Она признает свою ошибку, вернется в пасторат и к своим хлопотам по хозяйству, а по вечерам, прежде чем ей отправиться домой, они будут как прежде вместе лакомиться сладкими пирогами, и он почитает ей из De иsu partium или Hortus deliciarum. [178] * * * Дитрих застал Терезию за перебором каких-то растений для засушки. Их она выращивала в глиняных горшках на подоконнике. Девушка коротко поклонилась священнику, когда тот вошел, но занятий своих не прервала. — Как дела, дочка? — спросил Дитрих. — Хорошо, — тихо прозвучал ответ. Священник задумался о том, как перевести разговор на тревожащую его тему, чтобы это не звучало как упрек. — Сегодня никто не пришел на мессу. — Но это как раз и был упрек, ибо прежде Терезия посещала службу ежедневно. Она не подняла головы: — А они были? — Ганс и Готфрид? Нет. — Хороших новых прихожан ты впустил в храм. Дитрих уже открыл рот, чтобы возразить — в конце концов, мало кто вообще посещал дневную мессу, — но потом счел за благо заметить вместо этого, что погода теплеет. Терезия пожала плечами: — Фрау Грюндзау не видела тени. — Гервиг говорит, будет еще один холодный год. — Старому Одноглазому каждый следующий год кажется холодным. — Твои… Как поживают твои травы? — Вполне неплохо. — Она прервалась и подняла взгляд. — Я молюсь за тебя каждый день, отец. — А я за тебя. Но Терезия только тряхнула головой: — Ты крестил их. — Они желали этого. — Это насмешка над таинством святого причастия! Дитрих протянул руку и схватил ее за рукав: — Кто говорит тебе обо всем этом? Терезия вырвалась и отвернулась: — Пожалуйста, уходи. — Но я… — Пожалуйста, уходи! Дитрих вздохнул и повернулся к выходу, где застыл на секунду, положив руку на засов и словно чего-то ожидая, но Терезия не окликнула его. Ничего не оставалось как уйти, закрыв за собой дверь. * * * Манфред вернулся из Бенфельда на Сексагезиму, [179] угрюмый и неразговорчивый. Когда Дитрих появился в доме сеньора, то застал герра изрядно напившимся. — Война может быть почетной, — сказал Манфред без предисловий, после того как Гюнтер захлопнул дверь скрипториума, и священник с господином сели поближе друг к другу. — Противники облачаются в доспехи, встречаются в приятном обоим месте, берут оружие, которым заранее договорились биться, и затем… Пусть Бог будет на стороне правого! — Он отсалютовал бокалом, осушил его до дна и наполнил вновь из кувшина превосходным вином. — Пусть Бог будет на стороне правого… Выпей со мной, Дитрих! Священник принял бокал, хотя сделал всего лишь один маленький глоток: |