Книга Эйфельхайм: город-призрак, страница 93 – Майкл Фрэнсис Флинн

— Дурные спутники сбили его с пути…

— Они привели его к виселице. Старший сын Альтенбаха — Якоб, так ведь? — подравнял идиота серпом и вспорол ему щеку. — Он помолчал, думая, вероятно, о похожей ране, которую гораздо более достойным образом получил Ойген. — Именно Оливер его и зарубил.

Дитрих увидел обоих парней, лежащих во дворе на том месте, где они упали, и окровавленный серп, зажатый в руке старшего. Может, сын пекаря вообразил себя рыцарем, сражающимся в битве? У него было живое воображение, способное настолько преобразить мир вокруг. Теперь он стал убийцей детей. Дитрих прошептал слова молитвы — за Якоба и Гаспара, за Генриха и Герду — и за Оливера.

— Ja, — сказал Манфред, заметив его жест. — Я не знаю, видел ли бедный Альтенбах, как они умерли. Надеюсь, он умер с мыслями о том, что сыновья продолжат его род.

В тишине, нахлынувшей за этими словами, вновь донесся звон далекого колокола. Дитрих и Манфред переглянулись, но ни один из них не поделился мыслями о том, предвестием чего служит этот звон.

Наступил июнь, и в бесконечной череде времен года с озимых собрали урожай, поля под паром подняли под засев на сентябрь. По меньшей мере половина пахотных дней отводилась на господские земли, потому, хотя вайстюмер и призывал к отдыху от трудов после наступления сумерек, свободные арендаторы работали на собственных наделах, наверстывая упущенное время. Один из волов Труды Мецгер умер от ящура на предыдущей неделе, ей пришлось пристегнуть к упряжке корову безо всякого видимого энтузиазма со стороны последней.

Дитрих и Ганс наблюдали за селянами с гранитной плиты у кромки Большого леса. В расщелине каменной породы Дитрих заприметил большие красные цветы кандыка и решил сообщить Терезии об их местонахождении. Неподалеку ручей, бежавший мимо лагеря крэнков, устремлялся вниз в долину.

— Какую пищу вы выращиваете в вашей стране? — спросил Дитрих. — Она, верно, отличается от той, что растим мы?

Ганс замер, словно стал частью гранитной плиты, на которой сидел. Эта абсолютная неподвижность, в которую иногда впадали крэнки, более не пугала Дитриха, но он так еще и не разобрался, что же она означает.

Затем усики Ганса дернулись, и он сказал:

— Я не могу правильно перевести названия, но мы выращиваем растения, очень похожие на ваши виноград, бобы, репу и капусту, А вот «пшеница» — нечто непривычное нам; хотя у нас достаточно всякого, что будет для вас очень необычно. Большелист! Двенадцатистебельник! Ах! Как же я соскучился по их вкусу!

— Возможно, ты их скоро отведаешь. Готово ли ваше судно к отплытию?

Крэнк мягко улыбнулся:

— Ты устал от моего общества?

— Ничего подобного, но здесь будут… проблемы, если вы задержитесь надолго.

— Да. Я слышал, ты якшаешься с демонами. — Ганс осклабился, и он сделал угрожающий жест. — Может, мне стоит наведаться в зтот Страсбург и взять епископа на испуг?

— Заклинаю, не делай этого.

— Будь спокоен. Скоро «демоны» не будут тебя тревожить. — Он сгорбился, как если бы изготовился к прыжку, и протянул вперед руку. — Я вижу движение на дороге из Медвежьей долины.

Дитрих заслонил глаза от солнца, всматриваясь в даль,

— Пыль, — сказал он наконец. — Воспользуйся своим рупором и предупреди барона Гроссвальда. Боюсь, ему придется снова прятать своих людей.

* * *

Поначалу путешественники казались лишь пятнышком в лучах заходящего солнца; и Дитрих, сидя на коне, слышал только топот утомленных копыт и плаксивые жалобы тележной оси, прежде чем смог разобрать очертания странников. Когда они приблизились, он увидел человека верхом на осле, одетого в отделанный бахромой талит, [209] с длинными седеющими волосами, завивающимися искусными колечками. Даже без желтой звезды на плаще можно было легко сказать, какого он роду-племени. Второй мужчина, одетый попроще, более скуластый и смуглый, с прической в виде двух толстых кос, сгорбился на передке со смирением слуги. Тележный навес защищал от солнца двух женщин, закрытых покрывалами.

Еврей заметил облачение Дитриха и сказал, едва заметно кивнув головой:

— Мир моему господину.

Дитрих знал, что иудеям, строго придерживавшимся своего Закона, запрещалось приветствовать или отвечать на приветствия христиан, и потому под «моим господином» путник имел в виду своего раввина, а не Дитриха. Это была искусная уловка, благодаря которой он мог соблюсти бесчисленные законы своего племени и нормы вежливого обращения.

— Я — Малахай бен Шломо, — сказал старик. — Ищу земли герцога Альбрехта. — Его речь отдавала испанским акцентом.

— Герцог владеет вотчиной поблизости, называемой Нидерхохвальд, — ответил ему Дитрих. — Это дорога на Оберхохвальд. Я доведу вас до него, если угодно.

Старик провел пальцами по волосам — жест, говоривший «веди», — и Дитрих повернул коня к деревне.

— Вы приехали из… Страсбурга? — спросил он.

— Нет. Из Регенсбурга.

Пастор оборотился в седле с удивлением:

— Если вы ищете земли Габсбургов, то поехали неверной дорогой.

— Я поехал по той дороге, по которой смог, — ответил старик.

Дитрих привел еврея ко двору Манфреда, где чужестранец поведал о своей судьбе. Кровавый навет вызвал волнения по всей Баварии, как видно, и дом Малахая сожгли, имущество разграбили, а сам он едва сумел спастись.

— Сие постыдно! — воскликнул Дитрих. Малахай склонил голову:

— Я подозревал это, но благодарю за подтверждение.

Дитрих пропустил мимо ушей сарказм, и Манфред, сильно впечатленный бедами странника, одарил и лично сопроводил его до Нидерхохвальда, где Малахай остался ждать отряда герцогской стражи, который мог бы обеспечить ему безопасность во время путешествия через Баварию до Вены.

* * *

Единственным местом в Оберхохвальде, где евреи точно не могли появиться, была церковь Св. Екатерины, а потому многие крэнки спрятались именно там. Дитрих, войдя внутрь, чтобы подготовиться к мессе, заметил, как светятся глаза странников, умостившихся на стропилах. Он направился в святая святых, Ганс со Скребуном последовали за ним.

— Где остальные? — спросил их Дитрих.

— В лагере, — ответил ему Ганс. — Хотя ныне и тепло, они изнежились за последние месяцы и находят лес не слишком-то приятным местом, в отличие от деревни. Мы, в свою очередь, посчитали не слишком приятной их компанию, а потому пришли сюда. Скребун спрашивал, когда им можно выйти.

— Евреи отправляются в сторону Малого леса сегодня вечером. Твой народ может вернуться к своим занятиям наутро.