Книга Кольт полковника Резерфорда, страница 24 – Люциус Шепард

– Я ухожу от тебя, – сказала она.

Полковник отыскал наконец свой портфель, открыл его и проверил, все ли нужные бумаги на месте. Только после этого он взглянул на Сьюзен, подошел к двери, распахнул ее и сказал:

– Иди.

– Пообещай... – ее голос сорвался, – что не причинишь вреда моей семье.

– В отличие от тебя, – сказал полковник, – я не даю обещаний, которые не собираюсь выполнять.

Слабым движением Сьюзен убрала волосы с лица.

– Мерзавец!

– Оскорбляй меня, если тебе так нравится, – сказал он, – но это не я нарушил священный обет и это не я осквернил супружеское ложе.

– У меня не было выбора! Ты никогда не выпускал меня из дома без кого-нибудь из своих шпионов!

– Понимаю. Если бы я несколько меньше заботился о твоей безопасности, ты спала бы с ним в...

– Да где угодно! – Сьюзен спустилась еще на несколько ступенек, глаза ее сверкали гневом. – На улицах, в сточных канавах... Где угодно! Когда я была с ним, ничто другое для меня не существовало. Какое это было счастье! – Гнев ее достиг пика, слово «счастье» она произнесла громким свистящим шепотом. – А знаешь почему? Потому что, когда я была с ним, поблизости не было тебя!

Полковник был ошеломлен. Он и не предполагал, что Сьюзен способна на такие бурные проявления чувств. Похоже, ему предстояло решить задачу намного более сложную, чем он полагал изначально.

– Если ты заставишь... – она захлебнулась рыданием и секунду спустя продолжила напряженным, сдавленным голосом на грани срыва: – Если заставишь меня остаться, я тебя убью!

Полковник смотрел на нее с напускным безразличием.

– Ты сегодня будешь ужинать? – спросил он. – Порфирио приготовил свою фирменную курицу.

И в качестве последнего оскорбительного намека – он знал, что Сьюзен его поймет и оценит, – полковник, уходя, оставил дверь настежь открытой.

* * *

Из всех проблем, которые возникли у полковника в связи с этим убийством, самой серьезной была проблема генерала Руэласа. Еще на подготовительной стадии он предвидел, что стоит ему избавить этот мир от Карраскела, как пойдут слухи о связи его жены с генеральским племянником – именно в этом будут видеть причину происшедшего. Люди скажут (и они действительно так говорили): с какой иной стати, если не из-за любви, молодой человек с прекрасной репутацией, подававший такие большие надежды, вдруг попытается тайком проникнуть в спальню красивой замужней женщины? И скорбящий генерал Руэлас вполне мог оказаться в числе тех, кто разделял данную точку зрения. Полковник понимал, что он должен как можно скорее лично поговорить с генералом. Поэтому он – использовав как предлог спор из-за земельного участка между правительством Соединенных Штатов и группой кубинских граждан, выходцев из родной провинции Руэласа, – пригласил генерала на встречу в один из лучших ресторанов Гаваны. В этом краю белоснежных скатертей и хрустальных люстр, облюбованном местной аристократией, за ним и Руэласом будет наблюдать множество внимательных глаз, что, собственно, и требовалось полковнику, который хотел, чтоб объяснение произошло на публике.

Генерал, малорослый, но ладно скроенный мужчина лет шестидесяти, гораздо лучше смотрелся в штатском костюме, нежели в опереточной униформе, которую ему приходилось носить во время официальных приемов. В его внешности не было ничего устрашающего: коротко подстриженная седая борода, редеющие волосы, костлявое птичье личико. И тем не менее генерал имел репутацию человека безжалостного к врагам как на поле боя, так и на политической сцене и – если слухи были верны – без предрассудков относящегося к применению самых жестоких пыток. Он пришел на встречу с траурной повязкой на рукаве и в сопровождении осанистого адъютанта, тоже в штатском. Резерфорд еще ранее письмом выразил свои соболезнования семье Руэласов, но сейчас, когда генерал явился собственной персоной и, сев за столик, начал сосредоточенно перекладывать серебряные столовые приборы, выстраивая их в шеренгу на скатерти, полковник поспешил еще раз принести извинения, добавив, что ни за что не стал бы стрелять, узнай он в незваном госте Луиса. Но тогда, в утренних сумерках, он видел перед собой лишь какого-то человека, пытающегося залезть в его дом.

Генерал слегка наклонил голову, что было истолковано полковником как принятие к сведению его слов, но не принятие собственно извинений, и сказал:

– Как вы полагаете, что могло привести Луиса в ваши края?

При этом он, не отрываясь, смотрел на салатную вилку адъютанта, словно хотел и ее поставить в ряды своего маленького столового воинства.

– Я не в состоянии постичь мотивы действий вашего племянника, – сказал полковник, – но я абсолютно уверен в непричастности к этой истории моей жены.

– Моя Долорес не видела вашей супруги во дворце на последнем приеме, – сказал генерал. – Она нездорова?

Хотя ресторан в этот час был почти полон, с появлением генерала Руэласа в нем установилась напряженная тишина. Перехватывая взгляды, направленные в их сторону, полковник убедился, что присутствующие стараются не упустить ни единой подробности беседы.

– Не то чтобы нездорова, – произнес он с хорошо разыгранной ноткой возмущения в голосе, – скорее испугана.

При этих словах генерал поднял взгляд; за соседними столиками произошло возбужденное движение.

– Значит, случившееся ее... сильно расстроило?

– Что в этом странного? – Полковник положил локти на стол и крепко сжал сплетенные пальцы. – Женщина просыпается от звука выстрелов и видит, что ее муж только что убил человека – как тут же выясняется, знакомого, – когда тот взбирался по стене к окну ее спальни. Это больше чем простое расстройство. Вплоть до сегодняшнего утра она боялась выйти из своей комнаты. Она больше не чувствует себя в безопасности в этой стране, которую мы с ней уже было привыкли считать своей второй родиной. Генерал кивнул или, точнее, слегка вздернул голову и тут же опустил ее в прежнюю позицию, как укушенный оводом конь.

– Луис... – Он чуть замешкался и продолжил: – Мне сказали, что Луис часто беседовал с вашей супругой во дворце.

– Моя жена часто беседует со многими людьми. Большинство из них, однако, не считает это предлогом для тайного проникновения в мой дом.

– Мне не нравится ваш тон, полковник.

– А мне не нравятся ваши намеки на предосудительное поведение моей жены.

Руэлас несколько секунд задумчиво поправлял черную повязку и наконец произнес:

– Я ни на что не намекаю.

– Боюсь, что столь неопределенное высказывание лишь усугубляет урон, наносимый чести моей супруги... а, следовательно, и моей чести.

К столику приблизился официант, но Руэлас прогнал его гневным взмахом ладони. Адъютант сидел неподвижно – руки на коленях, взгляд сверлит дыру в парчовых обоях. Руэлас был заметно раздражен: он никак не ожидал, что полковник будет вести себя столь агрессивно.