Книга Заговор Грааля, страница 50 – Джо Мур, Линн Шоулз

— Коттен, тамплиеры называли себя Хранителями Грааля. А к своему главе обращались «Великий магистр».

Ты думаешь, тамплиеры до сих пор существуют? — спросила Коттен из кухни, помешивая в кастрюльке соус для спагетти.

— Есть несколько организаций, которые ведут свое начало от тамплиеров. «Вольные каменщики», например.

— А, да, вроде «Клуба де Моле». Я буквально на днях о нем слышала.

Джон подбросил поленьев в огонь. Днем снова пришли тяжелые снеговые тучи, подморозило.

— Многие историки считают, что масоны — преемники тамплиеров. И знаешь, я вспомнил, что главу каждой масонской ложи называют «Великим магистром». — Огонь ожил, в комнате потеплело. — Кстати, пахнет очень вкусно.

— Спасибо. Мой отец очень любил это блюдо.

— Неудивительно, если вкус у него такой же замечательный, как и запах. — Джон вошел на кухню и посмотрел через ее плечо в кастрюлю.

Коттен зачерпнула немного густого красного соуса деревянной ложкой и протянула ему.

— Превосходно, — похвалил он, попробовав.

— Может, нальешь по бокалу кьянти, пока соус готовится?

Джон нашел штопор, открыл бутылку красного итальянского вина и достал две кружки.

— Извини, бокалов нет. У нас тут все по-простому.

— Я не в первый раз пью вино из кружки. — Коттен накрыла кастрюльку крышкой. — А зачем масонам понадобился Грааль?

— Вряд ли это масоны. Пусть они и тайное общество, но занимаются благотворительностью, а не убийством репортеров. Масонами были десятки уважаемых людей — к примеру, Джордж Вашингтон и Уинстон Черчилль, и такие знаменитости, как Кларк Гейбл и Ред Скелтон [28] . Список очень длинный. — Джон протянул Коттен кружку с вином. — Твое здоровье.

Кружки звякнули. Коттен сделала глоток.

— Пойдем на веранду?

— И замерзнем насмерть?

— На минутку. — Она отпила вина, улыбнулась и кивнула на его кружку. — Вино тебя согреет.

— Вот так пьяницы и замерзают насмерть. Им кажется, что тепло.

— Я сейчас. — Коттен направилась в коридор и вернулась с толстым шерстяным одеялом. — Пойдем, — она открыла заднюю дверь. В лицо ударил холодный ветер.

Джон вышел вслед за ней на веранду и закрыл дверь.

— Так красиво. — Коттен смотрела на горы. — Сумерки — это волшебство, правда?

Он кивнул, обхватив себя руками.

— Иди сюда, — предложила она, закутываясь в одеяло и приоткрывая для него уголок.

Джон встал рядом и натянул одеяло на плечи.

— Так лучше? — спросила она.

— Намного.

Глотнув еще вина, она вложила руку в его ладонь. Позади хижины местность резко менялась, каменные глыбы громоздились уступами, земля зимой была совсем голой.

— Там внизу есть ручей, — произнес Джон. — Не очень большой, но в детстве там хорошо было играть все лето. Я с утра до ночи лазил по этим горам. Знал каждый камень, каждую пещеру, каждое дуплистое дерево на много миль вокруг. Обычно просил отца остановить машину и выходил подальше от дома. Когда они с мамой подъезжали, я уже стоял на крыльце, скрестив руки и победно улыбаясь. Нет лучше места для ребенка — столько приключений.

Коттен посмотрела на Джона — в нем сочеталась невинность мальчика и мудрость мужчины. Этот контраст очаровывал.

— А ты где искала приключений, когда была девчонкой?

Коттен засмеялась.

— Я кормила цыплят.

— Да ну. Дети обычно выдумщики. Разве у тебя не было крепости или тайника?

Коттен минутку подумала.

— Было дерево. Огромный дуб посреди пастбища. Я приколотила к нему несколько дощечек, чтобы получилась лестница, а между ветвей приладила несколько досок — что-то вроде помоста. Я всегда убегала в свой дом на дереве. Первый раз там поцеловалась. Мне было лет двенадцать… Мы с Робби Уайтом сидели наверху, прятались от Томми Хипперлинга, и вдруг он наклонился и крепко меня чмокнул, вот сюда, — она коснулась губ. — А потом мы долго молчали. Я думаю, это и для него был первый поцелуй. Мы никогда не говорили об этом, но в ту весну часто залезали на дерево — тренировались. Потом он переехал, и я его больше не видела. Кажется, я потом не целовалась лет до шестнадцати, и это не шло ни в какое сравнение с поцелуем Робби Уайта.

— Так, значит, пока я лазил по горам и ловил головастиков, тебя целовал Робби Уайт.

— Вообще-то я была сорванцом, если речь не шла о поцелуях. Но целовалась по-девчачьи. Мне это нравилось ничуть не меньше, чем лазать по деревьям с мальчишками.

Джон набрал воздуха и открыл рот, собираясь что-то сказать, но, видимо, передумал.

Потом они вдруг заторопились к двери, подгоняемые ветром.

— Очень вкусно, — сказал Джон, пробуя спагетти.

— Спасибо. — Коттен думала не об ужине, а о Чаше. — Если тамплиеры считали себя Хранителями Грааля, тогда они могли украсть его, чтобы защитить, а не продать.

— Может быть.

— Возможно, Чаша уже укрыта в подвалах какого-то банка или в частной коллекции, и мы ее больше не увидим.

Джон взмахнул вилкой.

— Это не объясняет убийство Торнтона и покушение на тебя. Кто-то тебя очень боится — боится, что ты знаешь их тайну.

— Еще вина? — предложила она, робко улыбнувшись.

— Конечно. — Он протянул кружку, и она вылила ему остатки кьянти.

— Знаешь, однажды я читала книгу о писательских заметках. Автор, его звали Флетчер, рассказывал, как случайно услышал слова официантки о том, сколько вина остается в пустой бутылке. Она утверждала, что всегда остается тринадцать капель. Флетчер записал это в блокнот, как чудесную метафору для описания человека, которому кажется, будто ничего не осталось — вроде бы он опустошен и выжат, но в запасе всегда есть тринадцать капель. — Она поставила бутылку и посмотрела на Джона. — Надеюсь, что я найду свои тринадцать капель, если вдруг понадобится.

Они посмотрели на темное окно. Хижина заскрипела от порыва ветра.

— Невероятно, как тут быстро темнеет, — заметила Коттен.

— Совсем не так, как летом. В прохладную летнюю ночь кажется, что сумерки длятся вечно. Мы с дедушкой, бывало, часами сидели на крыльце и считали светлячков, пока их можно было отличить от звезд.

— Ты в юности когда-нибудь влюблялся?

— Вообще-то да. У Джонса есть внучка, и она сюда часто приходила, навещала нас. Я целый июль был безумно в нее влюблен.