Онлайн книга «Гибель гигантов»
|
— Отпустите его. Громилы освободили Левке руки, но держались рядом. Вялов смерил Левку взглядом. — Мне передали твое послание. Что я должен быть повежливей. Левка собрался с духом. Он не умрет на коленях. — Так значит, вы Джозеф Вялов? — спросил он. — Ей-богу, ты не трус, — сказал Вялов. — Спрашивать меня, кто я такой! — Я искал вас! — Ты искал меня? — Петербургские Вяловы продали мне билет из Петербурга до Нью-Йорка, а довезли только Кардиффа, — сказал Левка. — Ну и что? — Я хочу получить назад свои деньги. Вялов смотрел на него несколько долгих секунд, потом расхохотался. — Ну что ты будешь делать! Какой наглец! Левка затаил дыхание. Значит ли это, что Вялов его не убьет? — Работаешь где? — спросил Вялов. — У вас. — Где у меня? — В гостинице «Санкт-Петербург», на конюшне. Вялов кивнул. — Думаю, мы подыщем тебе что-нибудь получше, — сказал он. II В июне 1915 года Америка сделала еще шаг к войне. Гас Дьюар негодовал. Он считал, что Соединенным Штатам не следует ввязываться в европейскую войну. Так же считал народ Америки и сам президент Вудро Вильсон. Но тем не менее опасность почему-то все приближалась. Переломный момент наступил в мае, когда немецкая подводная лодка торпедировала «Лузитанию», английское судно, перевозившее 173 тонны винтовок, патронов и снарядов со шрапнелью. Кроме оружия, на нем было две тысячи пассажиров, включая 128 граждан Америки. Американцы были потрясены, газеты устроили настоящую истерику. — Народ хочет от вас невозможного! — возмущенно сказал президенту Гас в Овальном кабинете. — Требует жесткой политики по отношению к Германии — но без риска начать войну. Вильсон кивнул, соглашаясь. Подняв голову от машинки, он сказал: — Нет такого закона, согласно которому общественное мнение должно отличаться последовательностью. Гасу нравилось его спокойствие, но был расстроен. — И как же вы будете выходить из положения? Вильсон улыбнулся, показав плохие зубы. — Гас, с чего вы взяли, что заниматься политикой легко? Вильсон послал правительству Германии ультиматум, требуя, чтобы нападения на корабли прекратились. И он и его советники — в число которых входил и Гас — надеялись, что немцы пойдут на компромисс. Если же они будут упорствовать — Гас не представлял, как избежать обострения отношений. Это была опасная игра, и Гас чувствовал, что не может относиться к угрозе так спокойно и отстраненно, как, казалось, к ней относился Вильсон. Пока через Атлантический океан летели телеграммы, Вильсон отправился в свою летнюю резиденцию, а Гас поехал в Буффало, в родительский дом на Делавэр-авеню. У родителей был дом и в Вашингтоне, но там Гас жил отдельно, а приезжая в Буффало, наслаждался укладом жизни, установленным матерью: серебряная ваза с розами на прикроватном столике; горячие булочки на завтрак; на столе белая накрахмаленная льняная скатерть, костюм в шкафу каждое утро вычищен и выглажен, хотя Гас никогда не замечал, когда его вынимали из шкафа. Дом был обставлен в нарочито простом стиле — так мать Гаса выражала свое отношение к моде поколения ее родителей, любивших украшения. Мебель большей частью была в стиле бидермейер — практичный немецкий стиль, переживавший сейчас возрождение. В столовой на каждой из четырех стен висело по одной хорошей картине, на столе стоял канделябр на три свечи. В первый день за ланчем мать сказала: — Ты что же, собираешься в трущобы — смотреть, как дерутся за деньги? — В боксе нет ничего плохого, — сказал Гас. Он относился к боксу с большим интересом. Даже пробовал сам, когда ему было восемнадцать. Благодаря большим рукам пару раз побеждал, но у него был не бойцовский характер. — Это ведь… canaille,[19] — презрительно сказала она. Это словечко снобов она подцепила в Европе и пользовалась, говоря о низшем классе. — Мне бы хотелось отвлечься от международной политики, если получится. — В «Олбрайте» сегодня лекция о Тициане, будет «волшебный фонарь», — сказала она. Картинная галерея «Олбрайт», располагавшаяся в белом классическом здании в парке Делавэр, была одним из главных культурных центров города. Гас вырос, окруженный картинами ренессанса, и особенно ему нравились портреты Тициана, но на лекцию идти не хотелось. Однако такие культурные события часто посещали молодые люди из высшего общества, и здесь ему могла представиться возможность возобновить старые дружеские отношения. «Олбрайт» был совсем рядом с Делавэр-авеню. Гас вошел в зал с колоннами и сел. Как и предполагал, среди присутствующих он увидел несколько старых приятелей. А рядом с ним сидела необычайно красивая девушка, лицо которой показалось ему знакомым. Он неуверенно улыбнулся, и она, улыбаясь в ответ, спросила: — Вы меня, наверное, не помните, мистер Дьюар? Он почувствовал себя неловко. — Ну… меня довольно долго не было в городе. — Я Ольга Вялова, — сказала она, протягивая ему руку в белой перчатке. — Ну конечно! — вспомнил он. Ее отец иммигрировал из России, и его первая найденная здесь работа заключалась в том, чтобы выставлять пьяных из бара на Кэнал-стрит. А сейчас вся Кэнал-стрит принадлежала ему. Он был членом городского совета и главной опорой русской православной общины. Гас несколько раз видел Ольгу, хотя не замечал, что она так очаровательна. Возможно, она просто повзрослела… Он дал бы ей лет двадцать, у нее было бледное лицо и голубые глаза. На ней был розовый жакет со стоячим воротником и шляпка-колокольчик с розовыми шелковыми цветами. — Я слышала, вы работаете в Белом доме, — сказала она. — И как вам господин Вильсон? — Он вызывает у меня глубокое восхищение. Он много лет в политике, но не изменил своим убеждениям. — Как это, должно быть, интересно — находиться рядом с самыми могущественными людьми… — Это очень интересно, но, как ни странно, там не чувствуешь этого могущества. Ведь при демократии президент подчинен избирателям. — Но не может же быть, чтобы он просто исполнял все, чего желают избиратели! — Ну в общем да. Президент Вильсон говорит, что лидер должен относиться к общественному мнению, как моряк к ветру, направляя корабль то в одну, то в другую сторону, но никогда не пытаясь двигаться наперекор стихии. |