Книга Конец "осиного гнезда", страница 85 – Георгий Брянцев

Старик был в сильном возбуждении.

— Иди на свое место, — сказал я. — Сейчас начнем.

Отсутствие Штейна облегчало мою роль. Значит, в доме Гюберта никого не было, и я мог сначала помочь ребятам. Хотя, с другой стороны, неплохо было бы захватить или прикончить Штейна.

Я огляделся. По двору уже никто не сновал. Все заняли свои места и ждали моего сигнала. Я подошел к угловому окну, отцепил от пояса гранату, вжался в простенок между домами и приблизил к глазам часы. Да, ребята уже давно должны были заминировать дорогу, можно начинать…

Прошло еще несколько секунд, прежде чем со стеклянным звоном разорвалась первая граната, брошенная мною. И вслед за нею дружно заухали вторая, третья, четвертая, пятая…

Взрывы сотрясали все вокруг, отдаваясь в лесу перекатами эха. Вылетали рамы, окна, двери, звенело стекло, корежились и вставали дыбом кровли домов. Красные вспышки мгновенно озаряли темный двор.

И вдруг все стихло. Партизаны бросились внутрь помещений, и около меня выросли Таня и Логачев.

Я услышал команду Трофима Степановича:

— Зотов, Терехов, Рябоконь! За мной!

Дверь в дом Гюберта оказалась запертой. Я навалился на нее, но она не подалась. Тогда распаленный Логачев попятился на несколько шагов и с разгона ударил в нее плечом. Дверь упала, а вместе с нею упал и Логачев.

— Осторожно, Николай! — предупредил я его. — Фонарь!

Вспыхнули сразу три фонаря: мой, Логачева и Тани. Мы проскочили в первую, затем во вторую комнату, и, наконец, в третьей я увидел знакомый сейф.

Логачев подбежал к письменному столу.

— Таня, выгребай бумаги! Все до одной! — крикнул он.

Они торопливо запихивали бумаги в принесенные мешки.

Я не без труда сдвинул с места тяжелый сейф и свалил его на пол. Затем я вытащил из кармана толовую шашку, положил ее на замок и вставил капсюль со шнуром.

— Вы долго еще? — спросил я.

— Уже готово, — откликнулся Логачев.

— Вон из комнаты!

Я достал спички. Через несколько минут грохнул еще один взрыв, и мы втроем стали выгребать из сейфа и письменного стола папки с делами, сколотые документы, связки бумаг.

Когда мы выскочили из дома, я столкнулся с Ветровым. Сережа волочил по земле объемистую сумку, чем-то доверху набитую.

Я взглянул на часы. Прошло всего двенадцать минут с начала операции, а осиное гнездо уже опустело. Здорово! Таких темпов я не ожидал. Партизаны носились по двору, как одержимые, с какими-то узлами в руках, с мешками и даже ящиками.

— Огонь! — скомандовал я.

И через мгновение в дежурной комнате вспыхнул бурлящий, слепящий глаз огонь от жидкости «КС».

— Все наружу! — крикнул Трофим Степанович. — Бросайте бутылки!

Тут я услышал шум заработавшего мотора. Молодец «цыган»! Он знает свое дело. Из-под навеса рывками выкатилась грузовая машина и остановилась посреди двора. Я схватил за руку подбежавшего Фому Филимоновича и спросил:

— Через Ловлино проскочим?

— В аккурат. Там, кроме двух полицаев, никого нет.

— А мины у развилка?

— Эх… — отмахнулся Фома Филимонович. — Это для отвода глаз. Я по этим минам каждый день ношусь на кобыле.

Огненная грива уже выбивалась из помещений наружу. Разъяренный огонь полыхал во всех домах, и сталь оружия отражала его языки. Султаны багрово-синего дыма пробивались сквозь крыши и рвались вверх. Дым клубился в доме Гюберта, в дежурном помещении, в двух других домах и тугими волнами выливался через окна и двери.

— Вещи в машину! И сами все туда! Быстро! — скомандовал я.

— А радиостанция! — крикнул Сережа. — Почему ее не сжечь?

— На! Дуй! — сунул Фома Филимонович Ветрову последнюю бутылку с «КС».

— Погоди-ка. Дай сюда! — сказал я и, схватив бутылку, побежал к радиостанции.

Дверь ее была распахнута настежь. Я вошел внутрь. Чинно и строго выглядела аппаратура. На никелированных частях играли отсветы пламени. Я вышел, стал у порога и метнул бутылку в железную печь. Мгновенно горящие ручейки потекли во все стороны, и я отпрянул назад.

Партизаны уже топтались в кузове машины. Во дворе было светло, как днем. Осиное гнездо корчилось в испепеляющем пламени.

Я заглянул в кабину. Там сидели Березкин и шофер-партизан.

— Лезь и ты, места хватит, — сказал я Фоме Филимоновичу. — И показывай дорогу… Все сели? — обратился я к сидящим в кузове.

— Все. Я сделал перекличку, — ответил Трофим Степанович.

— Трогай! — приказал я и вскарабкался в кузов.

Машина зарычала и толчками покатилась со двора. Видимо, шофер давно уже не держал в руках баранку. Но по дороге машина пошла уже ровнее, увереннее.

Все стояли в кузове, держась друг за друга и качаясь из стороны в сторону.

— Жми, Петро!

— Давай на полную железку! — подбадривали ребята шофера.

— Темно, перевернет, — послышался чей-то осторожный голос.

— Свет включи! — посоветовал кто-то.

— Верно! Правильно! Пусть знают наших!.

Шофер включил фары, свет лег на дорогу, и машина стала увеличивать скорость.

Оглушенные, взволнованные и взбудораженные успехом, мы мчались по большаку, миновали «заминированное» место, достигли развилка и свернули направо, в Ловлино.

Я оглянулся. Торжествен и грозен был вид пожарища. Над лесом высился и рвался к небу, как символ возмездия, жаркий огонь.

«И все же мы еще не квиты, господа гитлеровцы!» — подумал я.

На полпути к деревне Ловлино в свете фар метнулись два всадника, и Трофим Степанович свистнул.

— Это наши, из охранения, — объяснил он и застучал по крыше кабины. — Теперь мы распрощаемся… Выгружайтесь, хлопцы!. Давай руку, товарищ майор! Удачно мы встретились! И вечерняя зорька была хороша, да и ночка тоже…

Партизаны выпрыгивали из машины, выбрасывали свои трофеи и тут же, точно призраки, растворялись в ночи. Из кабины высунулся Фома Филимонович и обратился к Карягину:

— Моих коняшек прихватите с собой. Пригодятся.

— А ты что же, — усмехнулся Трофим Степанович, — думал, что мы их в лесу оставим?

— Да нет, — поправился Кольчугин. — Это я так… на всякий случай. Коняшки-то добрые.

Трофим Степанович пожал всем руки, а Сережу Ветрова, как и при встрече, расцеловал на прощание и сказал:

— Будь здоров. Расти большой!

— Постараюсь, Трофим Степанович! — весело ответил Сережа.

Пожимая руку Березкину, который сменил теперь за баранкой партизана, Карягин бросил: