Книга Кровь слепа, страница 13 – Роберт Уилсон

— Он и был тогда им… как и сейчас, хотя тюрьма, конечно, сохранению отношений не способствует, — сказала она. — Мне жаль, что он убил свою жену. Он был всегда таким сдержанным, знаете ли, при всей своей севильской страстности умел держать себя в узде. Ведь он юрист и юрист до мозга костей…

— Так вы полагаете, что убийца он?

— Что полагаю я — не важно. Важно то, что полагает старший инспектор Зоррита, — сказала она. Внезапно в мозгу у нее словно что-то щелкнуло: — Да, конечно, теперь до меня дошло! Ведь Эстебан убил вашу бывшую жену! Интересно получается.

— Интересно?

— Непонятно только, что привело вас сюда, ко мне, — сказала она, пыхтя сигарой и меряя его взглядом, словно впервые.

— А во второй раз ваша сестра тоже сбежала с парнем?

— Где Маргарита, там всегда замешаны мужчины.

— Она хорошенькая, да?

— Но и не только это.

— Сексуальна?

— Не совсем то слово, — сказала Мариса и, пройдя к небольшому бюро и выдвинув ящик, похлопала ладонью по лежащей там сверху пачке фотографий, словно собираясь поделиться с ним, вернее, притвориться, что делится и проявляет откровенность. — Взгляните-ка. Эти снимки я сделала за три недели до ее восемнадцатилетия.

Фалькон проглядывал снимки, и в сердце его поселялась грусть. При всей своей дерзкой обнаженности фигура девушки и ее позы не казались сексуальными. Даже лежа с раскинутыми ногами, она производила впечатление невинности, влекущей увидевших ее мужчин эту невинность осквернить. Для этого Мариса и сделала эти снимки, которые никто другой сделать и не мог. Даже в самых вызывающих порнографических позах Маргарита на снимках сохраняла какую-то детскую чистоту, и именно эта чистота пробуждала в мужчинах зверя, звериная природа их поднимала голову и, встряхнувшись и оправив мохнатую шкуру, начинала свой дикарский танец.

— Для севильца вы не слишком-то велеречивы, господин старший инспектор.

— Что тут скажешь? — отвечал он, откладывая в сторону снимки, просмотренные им лишь наполовину. Он разгадал намерение женщины, и оно ему не понравилось. — Соответствующее впечатление они производят.

— Я первому вам их показываю.

— Хотелось бы увидеть фотографию Маргариты в одежде, — сказал он, — с тем, чтобы можно было начать ее поиск.

— Она не пропала, — возразила Мариса. — И искать ее вовсе не надо.

— Однако я уверен, что вам хотелось бы что-то о ней знать. Ведь правда же?

Мариса вновь передернула плечами, словно бы смущенно, и передала ему поясную фотографию Маргариты.

— Вы часто рылись в карманах у Эстебана, — сказал Фалькон, беря у нее из рук фото. — Зачем вы это делали? То есть я понимаю, что вы художник, об этом свидетельствуют ваши работы, а значит, вы любопытны и жадны до деталей, но думаю, что детали эти не из тех, что можно обнаружить в мужских карманах.

— Моя мама тоже имела эту привычку — обыскивала отца, когда он заявлялся домой в семь утра. Ей надо было удостовериться в том, что она и без этого знала.

— Это ничего не объясняет, — сказал Фалькон. — Я понял бы, зачем Инес понадобилось бы его обыскивать, но вы? Что вы искали там, в его карманах? Вы же знали, что он женат и не очень счастлив в браке. Что же еще хотели вы узнать?

— Моя мать происходила из очень консервативной севильской семьи. Что это была за семья, видно по ее брату. А в сорок пять лет у нее завязались отношения с чернокожим, отплатившим ей тем, что трахал всех, на кого только падал глаз. И ее врожденный буржуазный инстинкт…

— Ее, но не ваш же! Она же вам не родная.

— Мы обожали ее.

— И это ваше единственное объяснение?

— Вы удивляете меня, старший инспектор!

— Ключи? — спросил он, прерывая этот ее неуместный всплеск подчеркнутого, с поднятыми бровями удивления.

— Что?

— Вы рыскали в поисках ключей.

— Это как раз то, что меня особенно удивляет, — сказала Мариса и, положив замусоленный сигарный окурок, выплюнула табачные крошки. — Зоррита объявил мне с некоторым даже торжеством, что сумел выстроить совершенно неопровержимое обвинение Эстебана в убийстве его жены, которая, кстати, была и вашей бывшей женой, и тут приходите вы и пытаетесь исподволь совершить подкоп, опровергнуть все им наработанное, а зачем вы это делаете, понять я не могу!

— Вы заимели ключ для того, чтобы самой проникнуть в квартиру, или же хотели сделать дубликат для передачи его кому-то другому?

— Знаете, инспектор, однажды я обнаружила у него презервативы, хотя со мной он ими никогда не пользовался, — сказала Мариса. — А после такой находки всякая женщина будет настороже и захочет проверить, не уменьшилось ли их количество.

— Я переговорил с начальником тюрьмы, и мы приостановили ваши с ним свидания.

— Почему?

— Я посчитал, что так будет лучше.

— Считайте как вам будет угодно.

Фалькон кивнул. Тут взгляд его упал на какой-то предмет под столом. Наклонившись, он подкатил предмет к себе. Это оказалась деревянная голова — окрашенная и отполированная. Он приблизил ее к свету. На него глядело чистое и бесхитростное лицо Маргариты. Глаза ее были закрыты. Фалькон провел пальцем по неровному краю, там, где в шею вгрызалась пила.

— Что оказалось не так? — спросил он.

— Художественное видение изменилось, — отвечала Мариса.

Фалькон направился к двери, поняв, что первая стадия работы завершена. Голову он передал Марисе.

— Слишком хороша? — осведомился он. — Или не в этом дело?

Мариса слушала его шаги на пожарной лестнице и глядела на вырезанное из дерева лицо сестры. Она гладила веки, нос, рот. Державшая голову рука подрагивала под тяжестью дерева. Она положила голову, взяла лежащий на рабочем столе мобильник и позвонила.

Визит копа доставил ей беспокойство и раздосадовал, но, как ни удивительно, сам этот человек антипатии к себе не вызвал и даже понравился. А мало кто из мужчин Марисе нравился, особенно из белых мужчин, а уж из полицейских — тем более.

Леонид Ревник неподвижно сидел за столом. Подручных своих он прогнал — позвать кого-нибудь, чтобы починили кондиционер. Ревник пил водку Лукьянова из оставшейся в холодильнике бутылки. Виктор Беленький так и не позвонил. Леонид твердил себе, что необходимо расслабиться, но бицепсы его и мускулы на груди под рубашкой оставались каменно-сжатыми. На столе зазвонил городской телефон. Леонид с подозрением покосился на аппарат: кто это в наши дни пользуется стационарным телефоном? Подняв трубку, он машинально отозвался на звонок по-русски. Ему ответил женский голос — тоже по-русски. Женщина спросила Василия Лукьянова.

— Кто это? — поинтересовался он, уловив чужеземный акцент.