Книга Компания чужаков, страница 61 – Роберт Уилсон

— В такую ночь тутовника не видно, — произнес позади него голос по-английски, но с американским акцентом. Кто-то прятался все это время в темноте, поджидая его.

— Червяк там шелк прядет, — ответил на пароль Меснель.

— Вы здесь один?

— Вы же знаете, что я один. Апостолы остались внизу, как обычно, валяются на травке и болтают о футболе. Лиссабонский клуб «Бенфика». Спорт.

Американец сделал два шага, перебрался на тот выступ, где сидел Меснель, обошел француза спереди.

— Что вы мне принесли?

Меснель тяжело вздохнул. Горячий ветер поднимался над городом, нес с собой вонь и пыль.

— Вы поговорили с вашими? — настаивал голос. — Объяснили, что это — последний шанс?

— Не так-то это просто: в Лиссабоне нет русского представительства.

— Это мы уже обсуждали неоднократно.

— Но мне удалось поговорить с ними.

— Готовы они заплатить за возможность сделаться атомной державой, да еще и помешать германцам сделать свою бомбу?

— Нет, не готовы, — ответил Меснель и заерзал, пытаясь нащупать рукой нечто твердое, металлическое за поясом брюк.

— Не готовы? — удивился американец. — Они хоть понимают, о чем идет речь? Уникальная возможность сравняться с Америкой, сделать атомную бомбу. Они все поняли? Я знаю, вы — человек образованный, и все-таки: вы сумели им как следует объяснить?

— Я все сказал. Все, как вы велели. Они поняли, — подтвердил Меснель. — Но не проявили заинтересованности.

— Как долго мы ведем с вами переговоры, мсье О?

— Несколько месяцев?

— Несколько? Без малого пять. И после пяти месяцев переговоров они решили, что их это не интересует?

— Мсье, никто не может попросту снять трубку в Париже и позвонить в Москву. Мы и с Лондоном не имеем телефонной связи вот уже четыре года. Постарайтесь понять, как это работает. Все через курьеров.

— Вы мне надоели.

Рука Меснеля поползла дальше.

— Не двигайтесь.

— Я хотел вытереть лицо, — пожаловался Меснель. — Сегодня очень жарко.

Американец, державший руки в карманах, поставил револьвер на боевой взвод, вытащил его из кармана, ткнул прямо в лоб Меснеля.

— Что это? — слабо спросил Меснель, чувствуя, как плавятся, проливаются его внутренности. Его пальцы сомкнулись на рукояти заткнутого за пояс револьвера, но поздно: он услышал щелчок взводимого бойка.

— Это, мсье О, револьвер, смит-вессон.

— Я всего лишь курьер, — взмолился француз.

— В самом деле? — переспросил американец. — Не знаю, кто вы есть, но вы не принесли мне от русских то предложение, которого я весьма терпеливо дожидался на протяжении пяти месяцев.

— Они посмотрели чертежи реактора, которые вы передали со мной, но у них есть свои каналы информации об американском проекте, более ценные, изнутри. Вот и все. Что толку убивать меня?

— У них есть более ценная информация?

— Так они мне сказали. Сказали, что в Америке у них есть свои люди.

Револьвер скользнул по взмокшему лбу. Меснель завалился на бок. Американец выстрелил, и пуля оцарапала Меснелю голову. Француз успел выхватить свой револьвер, но американец уже подмял его под себя и снова ткнул ему смит-вессоном в лицо — на сей раз со злостью, ввинчивая дуло в глаз.

— Всего лишь курьер, мсье О?

— Не сегодня, мсье, только не сегодня, — чуть не плакал Меснель. — Скоро уже конец. Неделя-другая — и Париж освободят. Прошу вас, мсье, скоро все будет кончено.

— Знаю-знаю, — почти ласково откликнулся американец. — Это всего лишь политика.

Он выстрелил, и жалобное жужжание в голове Меснеля наконец смолкло.

Первый выстрел эхом докатился до Руя и Луиша, и шпионы вскочили на ноги.

— Что это было? — спросил Руй.

— Не задавай идиотских вопросов!

— Так ты думаешь?.. Второй выстрел.

— Я думаю, у цыганских мальчишек пистолетов нет.

Они помчались под горку, внизу разошлись и поспешили к освещенным улицам города: там безопаснее.

Фосс ждал ее под сенью церкви в Ларгу-де-Жезуш. Они встретились так, будто неделю провели в разлуке. Словно малый ребенок, Анна кинулась ему на шею, сдавила изо всех сил. И словно ребенка, Фосс осторожно обнимал ее. Она принялась целовать его, всем телом сливаясь с ним.

— А теперь — прогуляемся, — решила она.

Они обошли церковь и укрылись в узких улочках Байру-Алту. Ночная прохлада снизошла к обитателям Байру, все окна были распахнуты настежь, пахло жареным луком и чесноком, пахло жареной рыбой. За кружевными занавесками началась семейная жизнь, и на улицах застучали каблуки, где-то уже звенела мандолина.

Женский голос пропел несколько дрожащих нот и смолк. Остановились прохожие. Из подъездов показались женщины, черные, как изюм, босые, укрывавшие в складках колыхавшихся юбок целые выводки детей. Анна и Фосс, прижавшись к облупленной стене, слушали вместе со всеми. Еще одна музыкальная фраза, жалобный, сникающий вопль, слов не разобрать, внятно лишь чувство — мучительная утрата, всеобъемлющая жалость. И вновь взмывает голос. Влюбленные слушали, хотя и знали: им удалось найти то, что оплакивает песня. Они слушали: подлинная любовь знает, как близка утрата.

Потом они пошли дальше, не поднимаясь по крутому склону, но двигаясь параллельно ему, и выбрались на улицу Сан-Педру-де-Алкантара. Отсюда серебряные нити трамвая повели их в гору, к конечной станции фуникулера. Снова перешли дорогу, и тень от густых деревьев и ограды парка накрыла их как раз в тот момент, когда ярко освещенная кабина фуникулера со вздохами и стонами двинулась вниз.

Они остались одни. Огни города играли под ними, в Байше, и над ними, вплоть до Алфамы и Каштелу-де-Сан-Жорже. Анна прислонилась к ограде, притянула Фосса к себе, ухватив за лацканы пиджака, и вновь попыталась вжаться в него, раствориться в нем.

— Это нормально? — спросила она.

— Не знаю, — ответил он. — Я лишь однажды влюбился.

— В кого? — еле выговорила она, бездна распахнулась под ее ногами.

— В тебя, — сказал он. — Дурочка.

Она рассмеялась, разверзшийся провал тут же сомкнулся, и облегчение затопило ее, слезами поднимаясь к глазам. Как хрупко доверие, все висит на тонкой ниточке, и достаточно слова, чтобы перерубить эту нить.

Они что-то говорили, любовный лепет, невыносимый для слуха обыкновенных людей, у которых есть работа, и комната на чердаке, и две-три монеты — дожить до конца недели. Где-нибудь в кафе или баре супруги, заслышав эти обрывки слов, качают головой. Жена пристальней всматривается в мужа и пытается припомнить, говорил ли он ей когда-нибудь эти слова. Всепоглощающий разговор двух влюбленных, Анна забыла весь мир, забыла даже о сигаретах, пока Фосс не достал из кармана мятую пачку. Они прислонились к решетке ограды и закурили.