Книга Смерть в Лиссабоне, страница 65 – Роберт Уилсон

Вернувшись в дом, он открыл дверь во вторую комнату с западной стороны. Абрантеш ждал у открытого окна. Фельзен отдал ему короткий нож, а сам направился к первой спальне на другой стороне. Комнату сотрясал громкий храп Фишера. Он лежал на спине, закинув голову и выставив кадык. Фельзен решительно вонзил нож ему в шею и почувствовал, как кончик лезвия уперся в позвонок. Фишер выкатил глаза и открыл рот, ловя воздух. Откинув одеяло, Фельзен сунул нож по самую рукоять ему под ребро. И попятился вон из комнаты. Абрантеш, уже успевший одним ударом погрузить спящего Ханке в сон вечный, ждал его. Он махнул рукой в сторону комнаты Шмидта в глубине дома.

Толкнув дверь комнаты Вольфа, Фельзен понял, что дело осложняется — дверь открывалась лишь немного — на узкую щель. Он надавил плечом, со скрипом отодвинув кровать, и протиснулся в комнату сквозь узкое отверстие в один фут. Вольф не спал, рука его сжимала маузер. Фельзен кинулся на него и двинул ему кулаком в шею. Вольф ударился головой о стену, что не помешало ему выстрелить, отчего, казалось, раскололась крыша. Фельзен ухватил его руку, сжимавшую маузер, и вонзил нож ему в грудь. Но нож лишь пробил легкое. Фельзен ударил снова, но удар пришелся в кость. Нож со стуком упал на пол. Фельзен вырвал маузер из слабеющих пальцев Вольфа, но тот обхватил Фельзена руками и не отпускал. Раненый харкал кровью, уткнувшись в шею Фельзена, заливая ему грудь теплой темной жижей. Фельзен упер ему в живот ствол револьвера и дважды выстрелил. С каждым выстрелом тело Вольфа дергалось, но хватка его не ослабевала. Обхватив друг друга, они вместе упали на кровать, как обессилевшие любовники. Наконец, высвободившись и отпихнув от себя Вольфа, Фельзен устремился в прихожую и дальше, к комнате Лерера.

— Его здесь нет, — прошипел из угла прихожей Абрантеш, указывая на распахнутую дверь и пустую комнату Шмидта. — Окно было открыто, и его нет.

— Перед выстрелом или после?

— Его здесь не было, — растерянно сказал Абрантеш.

— Отыщи его.

— Где?

— Он где-то неподалеку. Найди его.

Внезапно желтый свет фонаря, упав на лицо Абрантеша, высветил из мрака его черты. Перед ними возник Лерер в нижней рубашке, трусах и с «вальтером» в правой руке.

— Что происходит? — спросил он бодро, прежним властным тоном.

— Ханке, Фишер и Вольф мертвы. А Шмидта нет в его комнате, — сказал Фельзен первое, что пришло ему в голову.

— А он? — спросил Лерер, махнув «вальтером» в сторону Абрантеша с подрагивавшим в его руке мясницким ножом. — А ты? И твоя рубашка…

Рубашка Фельзена была черной от крови Вольфа. Они взглянули друг на друга, и глаза Лерера расширились от догадки.

Ствол Лерера не был направлен ни на Фельзена, ни на Абрантеша. Фельзен ударил по нему и выстрелил из маузера Вольфа, даже не прицелившись. Лерер, вскрикнув, рухнул. «Вальтер» выпал у него из руки. Фонарь разбился, желтым пламенем вспыхнул разлитый керосин. Лерер скрипел зубами и шипел от боли. Над ним стоял Абрантеш с ножом. Фельзен отдал ему «вальтер» Лерера и велел отыскать Шмидта.

Сам же, ухватив Лерера под мышки, поволок его в столовую. По дороге Лерер непрерывно вопил от боли. Фельзен зажег на столе свечи, усадил Лерера в кресло, прислонив его к спинке, но тот рухнул на стол. Одна нога его вздулась и почернела. В другой под коленной чашечкой сидела пуля. Фельзен уселся напротив, положив на колени еще теплый маузер. Он потянулся за коньяком, взял две рюмки. Наполнив их, он пододвинул одну через стол Лереру:

— Выпей, Освальд. Этого хватит тебе на следующие десять минут.

Лерер поднял голову. От боли по лицу его тек пот, а по щекам — слезы. Он выпил. Фельзен налил ему еще.

— У меня в комнате есть морфий.

— В комнате?

— У окна черный чемоданчик. Там шприц и четыре ампулы.

— Это еще зачем?

— На всякий случай, знаешь ли.

Фельзен не двинулся с места. Закурил.

— Не думал я, что ты, такой специалист причинять людям боль, сам будешь так ее бояться.

— У окна… маленький черный чемоданчик.

Фельзен курил, откинувшись в кресле. Лерер стал издавать мерные натужные звуки, похожие на кряхтенье.

— Что было ужаснее всего, Освальд?

— Достань мне морфий, Клаус… пожалуйста.

— Скажи, что было ужаснее всего.

— Не могу сказать.

— В каком смысле? Этого было слишком много или было что-то одно, но такое, что и рассказать невозможно?

— Не могу… Не понимаю, о чем ты.

— Мне только хочется узнать, было ли что-то, что заставляло тебя страдать. Лично тебя.

— Пощади… застрели меня, Клаус. Я не в состоянии играть в эти игры…

— Но все же попытайся.

Фельзен зажег новую папиросу и передал ее Лереру, который, взяв, прикрыл локтем лицо, как мальчишка-школьник, поставленный перед необходимостью какого-то тяжкого испытания.

— Я подскажу тебе, с чего начать, Освальд, — сказал Фельзен и отхлебнул из рюмки. — Была женщина, бывшая проститутка, которая, скопив денег, открыла клуб. Не очень высокого пошиба — немногим лучше борделя со спиртным и плохонькой программой, но у военных клуб пользовался успехом, потому что женщина умела угодить клиентам… ну, теперь твой черед. Продолжай.

Лерер поднял голову, растерянный, недоумевающий. Он опрокинул рюмку, и Фельзен вновь наполнил ее. Лерер попытался сунуть в рот папиросу. Фельзен помог ему.

— Однажды ей позвонил один группенфюрер с просьбой прислать по определенному адресу на Гавел двух девушек-евреек. По приезде девушки очутились в роскошном зале с высоким потолком и с видом на озеро. Их встретили два офицера — группенфюрер и его начальник. Девушкам приказали раздеться догола и накинуть пальто. Начальник группенфюрера приколол на отворот пальто обеим девушкам по звезде Давида. Помнишь это, Освальд?

Лерер молчал. Папироса тлела у него во рту. Пот градом стекал по лицу.

— Девушкам дали в руки хлысты и велели стегать ими по голой заднице старшего по чину. Девушки были юные и слабые, а хлысты оказались короткими, поэтому их заменили на трости. После того как на коже начальника вздулись красные полосы, девушкам велели встать на колени, и эсэсовский начальник, все еще со спущенными штанами, выстрелил им в головы.

— В самом деле? — удивленно спросил Лерер, так, словно это был сон.

— Ты находился там. Ты видел это собственными глазами. И ты рассказал об этом Эве. Тебе пришлось ей рассказать, что случилось с ее девушками. Поэтому она и стала потом укрывать у себя нелегалов. Поэтому в один прекрасный день к ней и заявилось гестапо.

— Ха! — воскликнул Лерер, наклоняясь вперед в кружок света. — Вот, оказывается, в чем причина. В Эве Брюке. Ты, оказывается, сентиментален, Клаус!

— Ты организовал ее арест.