Книга Смертный бой. Триколор против свастики, страница 49 – Федор Вихрев

И вот этот бред Шаманов внезапно утвердил. А еще за ним слава ходила самого жестокого усмирителя Чечни. Просто второй Ермолов. А вот надо же! Более того, по предложению самого командующего ВДВ в текст еще добавили:

«Генерал-полковник Генрих Гот! После одиннадцати утра мы будем вынуждены сбрасывать на город продовольствие и медикаменты для мирных жителей. Я бы на вашем месте забрал бы все для своих солдат. Но я не на вашем месте. И я надеюсь, что вы благороднее меня!»

Да, кстати… В немецком, как и в русском. Вы и вы. Sie und sie. Такие одинаковые по звучанию, но разные по смыслу.

И вот эту хрень мы слушали, валяясь на травке около здания аэропорта и допивая трофейное бухло. А между сообщениями пела несравненная и ледяная Марлен Дитрих. А Фил ей подпевал, размахивая бутылкой:

Если я в болоте от поноса не умру.

Если русский снайпер мне не сделает дыру.

Если я сам не сдамся в плен!

То я приду, Лили Марлен!

Моя Лили Марлен!

Ну и сморило нас слегка под жарким июньско-октябрьским солнцем. Совсем чуть-чуть. Буквально на пару часиков. Аж до самого вечера. Проснулся я от ласкового пинка.

— Слушаю, товарищ капитан, — невнятно пробормотал я Марлену и надвинул кепи на лоб, закрывая глаза от бьющего в глаза солнца.

— Подъем, бойцы печатного фронта! — и ласково пнул меня еще раз.

— Марлен, ну ты охренел совсем? — возмутился я.

— Тут какое-то офицерье новое приехало. И суета началась. Идем смотреть — что за дела творятся?

Проклиная все на свете, мы, пошатываясь, поперлись в здание. М-да… Там действительно творилось непонятное. В зал ожидания загнали солдат всех родов войск. Тут были и летчики, и десантура, и махра, и откуда-то взявшиеся вэвэшники, инженеры военные, еще не пойми кто… Ну и три журналиста. А как же без нас-то! Бойцы занимали каждый квадратный сантиметр пространства — они сидели на полу, на уцелевших креслах, на лестницах, высовывались из разбитых окон касс. На одной из стен был натянут огромный экран, непонятно откуда взявшийся. Я глянул наверх. В импровизированной ВИП-ложе, на балконе второго этажа, рассаживались штабисты во главе с самим Шамановым.

— Это еще что за партийное собрание? — удивился я. Но ответить мне никто не успел. Под белый экран вышел какой-то невысокий улыбчивый майор со смутно знакомым лицом. Прическа у него была ни разу не военная. Да и форма на нем сидела… Но держался он уверенно.

— Товарищи солдаты и офицеры… Минуточку внимания… Товарищи! Я прошу вас! Товарищи!

Но перекричать многоголосую толпу ему никак не удавалось. В этот момент сверху раздался рык Шаманова:

— Если какая б… еще раз пернет своей пустоголовой жопой, лично в унитаз спущу!

Вот это я называю — искусство управления массами. Заткнулись сразу все, сразу и даже мы.

— Товарищи! Меня зовут Игорь Угольников. Простите. Майор главного политуправления Угольников. Мы вам привезли фильм, который должен был выйти в прокат только в ноябре месяце этого года. Но вот так получилось, что…

Блин! Точно! Угольников! Его физиономия довольного мартовского кота так контрастировала с камуфляжем, что узнать его было очень трудно. Мозг просто отказывался воспринимать бывшего шоумена в военной форме. Вот и не узнавал. Да еще из Глав-Пура. Стоп! У нас что, уже политическое управление в армии ввели? Нормальный ход! Этак до ресталинизации доживем! И это не может не радовать. Хотя Медведу до Виссарионыча, как мне до Медведа, но как только ангелы не шутят…

Пока я думал, майор Угольников закончил речь.

И на экране пошли титры.

У каждого человека в жизни бывают дни, которые запоминаются навсегда. Иногда это счастливые дни, иногда трагические. Иногда вот такие, простые.

Да, изображение было не таким четким, как в кинотеатрах — солнце все еще отсвечивало своими зайчиками по экрану. И звук порой хрипел. И не было холодного пива и попкорна. Но это странное ощущение…

Грохот боев на экране дополняла канонада с передовой. Запах оружейного масла от рук, стиравших скромные слезы… Тихий мат бойцов, сжимавших свои автоматы… Окно. Окно в сорок первый год. В год, в котором мы все сейчас и, кажется, навсегда.

Когда-нибудь я пересмотрю этот фильм. В уютной домашней обстановке. Но такого дня в моей жизни больше никогда не будет.

На последних кадрах картины бойцы вдруг начали подниматься. Один за другим. Подниматься и снимать кепи, каски, фуражки…

А когда после фильма вышел на сцену сам Угольников вместе с нашим командующим, солдаты взорвали аэропорт аплодисментами и криками «Ура!» Орали минут пять. Хорошо, что не догадались пальбу устроить. А очень хотелось.

Потом Шаманов рявкнул:

— Смир-рна!

Блин, ну почему даже я его боюсь?

— Вот эти люди, — показал пальцем на экран генерал. — Вот эти люди были вооружены куда хуже нас. Но они смогли. У нас есть все. Так сможем же и мы! Я сказал. Товарищ майор!

Шаманов повернулся к Угольникову и набыченно посмотрел на него. Тот автоматически сделал шаг назад и по привычке улыбнулся.

— Часы. От меня. Все, что могу, — Шаманов, вольно или невольно, процитировал генерала из «Горячего снега».

А Фил меня в бок пихнул локтем:

— Леха! — зашипел он. — Теперь ты с Угольниковым брат молочный!

Пока бойцы расходились, ошеломленные фильмом, Марлен убежал в штаб. Мы же было направили стопы в дьюти-фри. Однако на входе в магазин нас встретила охрана. И корочки журналистов не помогли.

Ну и ладно. У меня еще нычка вятской водки осталась. И полбутылки рома. Я его во фляжку перелил.

За этим занятием меня и застал Марлен.

— Идем, бойцы информационного фронта. Шаманов к себе зовет.

Интересно, что опять от нас надо?

Надо… В армии всем начальникам чего-то надо. Оказалось, нам удружил Угольников, посоветовав сменить на ночь «Лили Марлен» на что-нибудь более жесткое. Собственно, он прав. От сладкоголосой Дитрих уже подташнивать начало. А что у нас еще есть на немецком? А у нас на немецком, кроме «Раммштайна», и нет ничего. Так… Открываем нетбук… О! Отлично! Бегу с флешкой к радистам и немедленно натыкаюсь на Шаманова.

— Что это?

— Эмн… Флешка… Вот… Я… Мы… Тут… Пропаганда, товарищ генерал!

Через минуту первые серебряные звуки плывут над ночным Вильнюсом. Шаманов тихо багровеет. Я — тихо бледнею.

— Это что? — бурчит наш командующий.

— Это металл. То есть рок такой. Группа немецкая. Поют про два патрона…

Все, что я слышал до этого — лепет средней группы детского сада. Из тирады Шаманова я узнал, что металла у него столько, что рок обрекает всех немцев, включая фольксдойче, «этями двумями» патронами поочередно застрелиться на… На фиг.