Онлайн книга «Любовь — всего лишь слово»
|
— Терпения… еще немного терпения… Он страшно следит за мной… Я не могу отлучиться из дома даже с ребенком… Сейчас он всего на час уехал в город… Я не могу больше говорить, не сердись, милый. До завтра. Я надеюсь, что до завтра. Надеюсь, что до завтра. Может быть, у нее есть еще кто-нибудь? Нет, тогда она вообще перестала бы звонить. Или все-таки? Пиши нашу историю и имей терпение, сказала она. Прошло всего две недели, а мне кажется, что целых два года. Но что я могу поделать? Я пишу и пишу нашу историю. Пишу от руки. Подредактировав текст, перепечатаю его потом на машинке. Я исписал уже довольно толстую стопку листов. Ее толщина такова, что впору испугаться и бросить эту затею. Я уже несколько раз и собирался бросить, потому как мне вдруг начинало казаться, что все это чушь. А может быть, это и вправду чушь… Еще я должен рассказать об истории, над которой улыбается (но не смеется) весь интернат. Я уже написал, что у нас есть учитель английского, на уроках у которого мы читаем «Бурю» Шекспира. По ролям. И еще я писал, что этот мужчина — само очарованье. Молод. Всегда модно одет. Всегда любезен и в то же время непререкаемо авторитетен. Мы все любим его. И он любит нас — мальчиков немного больше, чем девочек. Но если понаблюдать за ним очень-очень внимательно, то можно заметить, что он словно перелицован, потому как он необычайно осторожный педик, который, конечно же, никогда и ничем не позволит себя запятнать в интернате. Для этого он слишком честолюбив. Так вот что рассказал Ханзи (который всегда все знает). Одним прекрасным утром, когда этот учитель английского — его зовут мистер Олдридж — заходит в четвертый класс, он видит на своем столе вазу великолепных цветов. Кто ее поставил? Никто не признается. Мистер Олдридж улыбается, раскланивается на все стороны и, поскольку поставивший цветы так и не отыскивается, благодарит всех. И снова все в восторге от его любезности. В этом четвертом классе учится изящная, цвета кофе с молоком Чичита, которая устроила тогда макумбу для Гастона и Карлы. Ей пятнадцать лет. После урока все выходят из класса. Остается одна Чичита. Ханзи — этот вездесущий дьяволенок — подслушивает под дверью и все, что услышал, потом рассказывает, конечно же, не только мне, но и всем, кому не лень… Мистер Олдридж собирает свои цветы и удивленно говорит: — А ты что здесь делаешь, Чичита? Ведь сейчас перемена? — Я кое-что должна вам сказать, мистер Олдридж… (Конечно, все это говорится на английском, но Ханзи уже достаточно владеет им, чтобы все понять. И поскольку он еще подглядывает в замочную скважину, он потом будет иметь основание утверждать, что Чичиту «разбирал псих», «да еще как — скажу я вам — она была вся красная, от уха до уха!») — Я слушаю, Чичита! — Цветы… — Что — цветы? — Они от меня, мистер Олдридж! («Большой псих, скажу я вам!») — От тебя? Но почему ты мне даришь цветы? — Потому что… Нет, я не могу сказать! — Но мне хотелось бы знать! — Тогда отвернитесь, мистер Олдридж, пожалуйста. — Учитель английского поворачивается к маленькой бразилианке спиной, а она говорит еле слышно: — Потому что… потому… потому что я вас люблю! Сказав это, она стремительно несется к двери (Ханзи едва успевает отскочить в сторону), проносится по коридору и вылетает на улицу. (Все это по словам моего «брата».) Когда эта история начинает курсировать по столовой во время обеда, Чичите уже не позавидуешь. Она просто в отчаяньи. Кто подслушал? Кто все разболтал? Она сидит, не притрагиваясь к еде, и глядит в пустоту. Надо сказать, что некоторые из этих педиков действительно невероятно обаятельны, so help me God! [101] И знаете, что происходит дальше? Вы помните, что учителя питаются вместе с нами, в том же зале и в то же время. Так вот, мистер Олдридж вдруг поднимается из-за стола, подходит к Чичите, поднимает рукой за подбородок ее заплаканное лицо и говорит с поклоном: — Последнее время ты так старалась и так хорошо училась, что я решил кое о чем спросить тебя. — Вы… вы… хотите… спросить… меня… кое о чем… мистер Олдридж? — Не доставишь ли ты мне удовольствия поужинать со мной сегодня вечером в семь часов в «А»? (Конечно, все это заранее обсуждалось с шефом. Когда я бросаю быстрый взгляд в его сторону, он ухмыляется.) Мистер Олдридж говорит так громко, что его должны были услышать все. Наступает гробовая тишина. Маленькая Чичита встает, вытирает слезы и делает книксен. — С удовольствием, мистер Олдридж, — говорит она, — если я не буду вам в тягость. — В тягость? Для меня это будет радость и большая честь, Чичита! Разреши мне в полседьмого зайти за тобой на твою виллу. В этот вечер Чичита получает от своей подруги необыкновенно красивое платье, а от старших девочек помаду и духи. А потом под руку с мистером Олдриджем она входит в «А» и они вместе ужинают. В половине десятого Чичита лежит в своей постели. Она сейчас самая счастливая девочка в интернате! И, конечно же, она не может заснуть в эту ночь! Теперь смешки и перешептывания прекратились. Мистер Олдридж исправил то, что натворил Ханзи. Большего Чичите и не надо. На занятиях она еще больше боготворит мистера Олдриджа, а он время от времени гладит ее по головке. По английскому у нее теперь только отличные оценки. Так старательно она учится. Счастливая Чичита! Ей пятнадцать, и она удовлетворилась ужином. Но мне двадцать один. И каждый новый день все темнее для меня, и после каждого телефонного разговора мне еще хуже. Пока не приходит день 11 октября. 11 октября это вторник. Дождь льет как из ведра. Я сижу в конторе гаража госпожи Либетрой и пишу, когда звонит Верена. Ее голос пресекается: — Наконец-то! Четырнадцатого у меня день рождения! А сегодня утром муж сказал, что тринадцатого ему обязательно надо лететь в Стокгольм, а вернется он только пятнадцатого! Дорогой, сладкий мой, я приглашаю тебя на день рождения! — Но там будут гости! — Они уйдут не позже двенадцати. Я пригласила сплошь пожилых людей. Ты уйдешь вместе с ними, а потом вернешься, и вся ночь будет наша… |