Книга Заговор «Аквитания», страница 93 – Роберт Ладлэм

“С их точки зрения, это нормальное развитие истории, поскольку все остальные идеологические построения обанкротились…” Слова эти, произнесенные Престоном Холлидеем в Женеве, звучали в ушах Конверса, когда он слушал “четыре голоса “Аквитании”. Они, безусловно, верили в то, что говорили. И это было самое страшное. Их убеждения основывались на опыте, приобретенном десятилетия назад, однако аргументация звучала вполне убедительно, ибо ошибки в мировой политике действительно привели к неописуемым страданиям и бесчисленным человеческим жертвам.

Предполагалось, будто они – как союзники, так и бывшие враги, – объединились ради наведения порядка в этом царстве хаоса, это привело бы к процветанию индустриально развитых стран, а укрепление их экономики пошло бы во благо всем народам, распространяя мощь и благоденствие многонациональной торговли и промышленности на обнищавший и неприсоединившийся третий мир, и это способствовало бы его присоединению к свободному миру. Только таким путем, объединив все усилия, можно остановить надвигающуюся волну коммунизма – остановить и повернуть вспять, пока система эта не рухнет под напором превосходящей ее военной и финансовой мощи свободных стран.

Проведение в жизнь этих принципов требует новой системы приоритетов. Координирование усилий в области промышленного производства приведет к повсеместному усилению государств свободного мира. Государственные казначейства, многонациональные корпорации, гигантские конгломераты должны находиться под контролем специальных комитетов и подчиняться их решениям – по существу, решениям соответствующих правительств, – которые и будут информировать друг друга о текущих вопросах политической и финансовой жизни их стран. Что же будут представлять собой эти наделенные высшей властью комитеты? Из кого будут рекрутироваться их члены, выступающие от имени и в интересах стран свободного мира?

Есть лишь один совершенный класс. Только к нему обращаются в период кризисов, и тогда он вершит дела, далеко превосходящие человеческие возможности. Причины их уникального вклада в войны и, к несчастью, меньшего в дело мира, исторически ясны: эти люди бескорыстны. Единственной наградой им является вполне законное чувство превосходства. К богатству они равнодушны, ибо их нужды полностью удовлетворяются безупречным выполнением возложенного на них долга. Этот класс не подвержен коррупции и не торгует собой. Само получение каких-либо дополнительных выгод внутри своих рядов они немедленно распознают, осуждают и предают таких отступников суду чести. Высшие эшелоны этого класса, эта благородная ветвь человеческой расы, не только не подвержены коррупции – они стали, как мы знаем сегодня, единственными спасителями человечества.

И этот класс – военные. И так вот во всем мире. Даже окруженные врагами, даже враждующие, они лучше других осознают катастрофические последствия мягкотелости.

Естественно, кое-какие незначительные свободы придется волевым решением исключить из политического обихода, но это – малая цена за выживание. Не так ли?

Никто из выступающих не повышал голоса. Уверенные в себе пророки, каждый со своей собственной историей, каждый – личность, союзники и враги в этом сумасшедшем мире…

Конверс отвечал, подтверждая справедливость всего сказанного, – это было нетрудно, – и задавал абстрактные вопросы философского толка, как и ожидали от него. Даже придворный шут этого собрания Хаим Абрахамс стал совершенно серьезным и заговорил без обычного шутовства:

– Вы считаете, друг мой, что в диаспоре живем только мы, евреи? Заблуждаетесь. Все человечество живет в рассеянии, и все мы сталкиваемся лбами, не зная, куда идти. Некоторые раввины утверждают, что евреи не будут спасены до пришествия Мессии, до времени чудесного искупления, когда явится Бог и укажет дорогу к земле обетованной. Запоздал он с этим своим пришествием, а мы не могли сидеть сложа руки. Мы создали Израиль. Вы понимаете, в чем смысл? Мы, здесь присутствующие, являем собой божественное вмешательство. И я – даже я, человек эгоистичный, – без звука отдам свою жизнь ради успеха нашего дела.

Жак Луи Бертольдье:

– Вы должны понять, мистер Конверс, то, что так замечательно сказал Руссо в своем трактате “О воспитании”. Он писал: человек достигает высшей свободы, только когда ясно осознает факторы, ограничивающие его поведение. Эти факторы будем устанавливать мы. Разве это не логично?

Эрих Ляйфхельм:

– Возможно, еще лучше сказал об этом Гете, утверждая, что романтикам от политики следует основывать свои действия на страхе и благоговении непосвященных. На страницах “Из моей жизни” он высказывает мысль, что только дисциплина должна возвышать правящие классы над остальной массой. Ну разве тут что-нибудь возразишь?

Ян ван Хедмер:

– Моя собственная страна, сэр, живой пример тому. Мы вытащили животное из дикости и создали большую работоспособную нацию. Но животное снова вернулось в прежнее состояние, и моя нация в смятении.

И так продолжалось несколько часов. Спокойные рассуждения, продуманные, взвешенные, страсть только в глубинной искренности их убеждений. Дважды Джоэла пытались заставить раскрыть имя его клиента, и дважды он уклонялся от ответа, ссылаясь на конфиденциальность сведений, выражая, однако, надежду, что в ближайшие дни, а может быть, и раньше ситуация изменится.

– Для этого мне нужно предъявить моему клиенту нечто более определенное. Подход, стратегический замысел, который оправдал бы участие моего клиента или, если хотите, его обязательства.

– Зачем это нужно на данной фазе? – возразил Бертольдье. – Мы изложили наши взгляды на общие проблемы. Они позволяют судить и о нашем подходе к более частным вопросам.

– Хорошо, не будем говорить о подходе. Поговорим о стратегии. Не “почему”, а “каким образом”.

– Вы спрашиваете о наших планах? – спросил Абрахамс. – С какой стати?

– С той, что вы потребуете от моего клиента вложений, превышающих все, что вам известно из вашего прошлого опыта.

– Весьма смелое заявление, – заметил ван Хедмер.

– Тем не менее соответствующее нашим возможностям, – парировал Конверс.

– Ну хорошо, – сказал Ляйфхельм, обменявшись взглядами с каждым из единомышленников. Джоэл понял: разрешение было испрошено и получено. – Как бы вы отнеслись к компрометации некоторых влиятельных лиц в определенных правительствах?

– Шантаж? – спросил Джоэл. – Вымогательство? Не пойдет. Слишком много неожиданностей. Человеку угрожают, он осознает угрозу и начинает действовать. Следует обряд очищения, и слабость вдруг оборачивается силой.

– Вы слишком узко понимаете проблему, – заметил Бертольдье.

– И не учитываете элемент внезапности! – воинственно выкрикнул Абрахамс, впервые повышая голос. – Аккумуляция, Конверс. И мгновенное ускорение!

Внезапно Джоэл заметил, что остальная тройка смотрит на израильтянина, как бы предостерегая его. Абрахамс пожал плечами:

– Конечно, это всего лишь предположение.