Книга Мозаика Парсифаля, страница 136 – Роберт Ладлэм

— Хэлло, Хейвелок! — Человек из Консопа сверху вниз с презрением смотрел на Майкла. — Ты, я смотрю, был сильно занят в последнее время. Получил удовольствие, когда убивал старика в Нью-Йорке? Зачем ты это сделал? Решил пополнить свой счет на случай непредвиденных обстоятельств? Показалось мало и забрался сюда? Встань, выродок!

Тело ныло, голова раскалывалась от боли. Майкл медленно повернулся, встал на колени и с трудом заставил себя подняться на ноги.

— Что с ним случилось? Что произошло?

— Я не отвечаю на вопросы.

— Но кто-то должен... Боже милостивый, кто-то же должен ответить!

— И выдать тебе бесплатный билет на самолет? Ну уж нет, сукин ты сын. — Штатский повернулся к часовому, стоящему у противоположной стены. — Вы его обыскали?

— Нет, сэр. Я только изъял оружие и задействовал систему тревоги. У него на поясе остался фонарь и какая-то сумка.

— Давай помогу тебе, Чарли, — предложил Хейвелок, распахнув куртку и потянувшись к прорезиненному пакету. — Тебя зовут Чарли, верно? Чарли Лоринг... Бейрут.

— Да. Но оставь свои лапы в покое!

— Здесь то, что тебе надо. Подойди и возьми. Да не бойся, не взорвется.

Человек из госдепа кивнул майору, тот шагнул вперед и сжал руки Хейвелока. Тем временем Чарли Лоринг сорвал пакет с плетеного ремня.

— Открой его, — продолжал Хейвелок. — Это мой подарок тебе. Подарок всем вам.

Агент из Консопа расстегнул пакет и извлек сложенные желтые листки. Майор отпустил руки Хейвелока, а Чарли подошел к торшеру и начал читать. Через некоторое время он прекратил это занятие, оглянулся на Майкла и сказал офицеру:

— Подождите снаружи, майор. И вы тоже, — добавил он, взглянув на охранника. — В другой комнате, пожалуйста.

— Вы уверены? — спросил офицер.

— Вполне, — ответил Чарли. — Он никуда не денется, а если потребуется, я позову.

Когда они вышли, человек из госдепа повернулся к Хейвелоку:

— Ты самый последний подонок из всех, которых мне доводилось встречать.

— Обратите внимание, Чарли, ведь это — копия.

— У меня есть глаза.

— Позвони в Консоп. Каждые пятнадцать минут, начиная с одиннадцати, там раздается звонок. Задается всего лишь один вопрос: «Бильярд или пул?» Ответ должен быть: «Мы предпочитаем пул». Скажи им, чтобы они ответили именно так.

— И что потом?

— Потом подсоединись к линии, дождись следующего звонка, ответь нужным образом и слушай.

— Чтобы другой подонок зачитал мне это?

— Ну уж нет. Всего двенадцать секунд, Чарли. Засечь не удастся. И не надейся, что удастся расколоть меня наркотиками. Я уже прошел через это один раз и принял соответствующие меры. Я понятия не имею, откуда звонят, честное слово.

— Забей в задницу свое слово, дерьмо!

— Советую поторопиться, Чарли. Иначе копии этих страниц разлетятся по всей Европе. От Москвы до Афин, от Лондона до Праги, от Парижа до Берлина. Поэтому беги к телефону.

Через двадцать одну минуту Чарли Лоринг, уставившись в стену, дал Дженне Каррас требуемый ответ. Еще через одиннадцать секунд он бросил трубку и повернулся к Хейвелоку:

— Ты еще хуже, чем о тебе говорят. Грязнее грязи.

— И «не подлежу исправлению».

— Верно.

— Но ты тоже, Чарли. Тебя запрограммировали. Ты бесполезен. Ты забыл, что в нашем деле всегда надо задавать себе вопросы и все ставить под сомнение.

— Как это?

— Ты же без звука согласился с приговором, вынесенным мне. А ведь ты меня знал, знал многие мои дела, но для тебя это не имело значения. Сверху поступила команда, и ты как попугай повторяешь: «А почему бы и нет?»

— Я имею право тебя прикончить на месте.

— И расхлебывать все последствия? Не надо, Чарли, меня убивать. Позвони-ка лучше в Белый дом.

* * *

Хейвелок услышал оглушительный рев огромного геликоптера и понял, что президент Соединенных Штатов Америки осчастливил своим прибытием остров Пул. Время близилось к полудню. Солнце Джорджии раскалило воздух за окном. Комната, в которой он находился, несмотря на отсутствие решеток, вполне годилась на роль тюремной камеры. От земли — два этажа, внизу четыре солдата. Из окна можно было видеть фасады и фотографии знакомых зданий. Мир лжи, мир искусственной, искаженной и перевернутой реальности.

Майкл отошел от окна и присел на кровать, точнее — на тюремную койку. Он попытался представить себе, как переживает сейчас Дженна, каких нервных затрат все это ей стоит. Потом его мысли вернулись к Мэттиасу. Великий Боже, что с ним случилось? Он вспомнил кошмарную сцену в саду, пытаясь отыскать в ней хотя бы обрывки смысла.

"Ты не должен подходить ко мне. Ты не понимаешь. Ты никогда не поймешь!"

—Что «не поймешь»?

Майкл просидел, размышляя, довольно долго. Шум в коридоре вернул его к действительности. В центре двери открылась задвижка; за стеклом возникло лицо под фуражкой с золотым шитьем. Очередной лжец. Потом дверь распахнулась, и на пороге появился широкоплечий полковник средних лет. Он подошел к Хейвелоку, позванивая парой наручников.

Хейвелок повиновался. Браслеты защелкнулись на запястьях.

— А как насчет ног? — поинтересовался Майкл. — Они считаются оружием?

— У меня гораздо более эффективное оружие, — парировал офицер. — Я ни на секунду не спущу с вас глаз. Одно движение, которое мне покажется подозрительным, — я вхожу, и вы покойник.

— О, мне предстоит конфиденциальная беседа! Весьма польщен. Полковник повернул Хейвелока лицом к себе.

— Я не знаю, кто вы, что вы делаете или что сделали. Но запомните — ковбой! — я несу ответственность за этого человека, и мне ничто не помешает вышибить вам мозги прямо здесь. А потом разберемся.

— Кто здесь ковбой?

Как бы подчеркивая серьезность своей угрозы, офицер толкнул Майкла назад к стене.

— Оставайтесь на месте, — скомандовал он и покинул комнату. Через тридцать секунд дверь вновь открылась, и в помещение вступил президент США Чарлз Беркуист, держа в руке все тринадцать страниц обвинительного заключения, составленного Хейвелоком. Президент остановился перед Майклом и поднял желтые листки.

— Впечатляющий документ, мистер Хейвелок.

— И главное — правдивый.

— Не сомневаюсь. Часть ваших трудов, бесспорно, заслуживает самого глубокого презрения, но я не устаю повторять себе, что человек с вашими заслугами не станет столь бесцеремонно обрекать на смерть такое количество своих товарищей. И я понял, что это в основном угроза — неотвратимая угроза, которая должна заставить всех выслушать вас.