Онлайн книга «Ближний берег Нила, или Воспитание чувств»
— Не хами… Если хочешь знать, я люблю смотреть на его лицо, когда трахаюсь. И она удалилась варить кофе, а Нил не спеша натянул штаны, вышел в гостиную, раскрыл стоящее у окна пианино, рассеянно нажал несколько клавиш. — Сыграл бы что-нибудь, — крикнула из кухни Задонская. — Изволь. — Он придвинул обитую кожей круглую табуретку, сел. — Прощальный романс. Что спрашивать — меж нами Все беспредельно ясно, Тщету любовной драмы Мы поняли давно. К чему теперь терзаться Томлением напрасным, Не лучше ль улыбаться И молча пить вино? Любовь была красива, Познали мы немало И пламенных порывов Вкусили сладкий тлен. И я не знал сомнений, Но ты сама порвала Взаимных упоений Ажурный гобелен. — Сволочь ты, Баренцев, — восхищенно сказала Марина, разливая по чашечкам крепкий, ароматный кофе. — Другой бы на твоем месте спасибо сказал… — А это и есть спасибо. Хочешь, я исполню этот номер на Дне филолога со специальным посвящением Марине Задонской, второй курс, сербохорватское отделение? — Кхе-кхе… Пожалуй, тебе действительно пора… Он не стал ловить частника, а двинулся пешком. Падал крупный теплый снег, обманчиво пахло весной, и с каждым шагом Нилу дышалось все свободнее… Чужие руки, обвивающие шею, чужие ногти, впивающиеся в спину, чужой тембр придыханий, трение чужих волос, жестких, будто проволока, несильный, но навязчивый запах разогретой женщины… Не той женщины… «Хочу под горячий душ и в койку…» — бормотал он, топая по свежему снегу… За следующие три недели они обменялись едва ли двумя десятками слов, главным образом приветами при неизбежных встречах — учились все-таки на одном факультете, а то бы и вообще… И тем удивительнее было, когда Задонская на перемене подошла к нему, при всех взяла за руку и довольно громко спросила: — Где встречаешь Новый год? — Пока не знаю. — Есть предложение. — Она отвела его в уголок и понизила голос: — Ты Лялю Александрову с французского знаешь? — В общих чертах. Мы не представлены. — Лялька приглашает нас к себе на дачу. — Нас с тобой? — Да… То есть будем мы с Сашей… — С каким еще Сашей? — Ну, ты его знаешь… по фотографии. — Замечательно, только при чем здесь я? — Понимаешь, мы будем праздновать в узком кругу. Я, Саша и Ляля. Она давно хотела пригласить тебя, только стеснялась, а когда узнала, что мы знакомы, попросила меня… — А она знает… меру нашего знакомства? — Ну что ты, нет, конечно, она же Сашина родная сестра!.. Ты соглашайся, не пожалеешь. У них дача — ты таких и не видел, наверное. — На уровне твоей квартиры? — Ну что ты, круче! Ее папа знаешь кто?! — Твой будущий свекор, полагаю. — Да, и еще… — От души поздравляю тебя! — Так придешь? — Подумаю. Честно говоря, он сказал так, чтобы отвязаться. Не было у него желания оттягиваться в кругу детишек чиновничьей элиты, в обществе случайной постельной подруги, ее едва ли приятного жениха и знакомой только в лицо Ляли Александровой, более всего напоминавшей ему белобрысого окосевшего воробушка. Смешно даже и думать, что там он сумел бы хоть на мгновение, хоть чем-то заполнить черную дыру, пробитую в душе уходом… Нет, в такой тональности он это имя не произнесет даже про себя. Отрезанный ломоть… А Новый год будет встречать дома, у постели бабушки, будет читать ей Флобера или Библию, посмотрит с ней «Голубой огонек» и ляжет спать в половине второго. За день до этого купит на базаре маленькую, но пушистую елочку и положит под нее толстые шерстяные носки, чтобы у бабушки не так мерзли ноги… Однако вышло совсем не так, как он планировал. Двадцать первого декабря у Александры Павловны случился повторный приступ, и «скорая» не успела… Отпевали бабушку в Спасо-Преображенском соборе, хоронили на Серафимовском. Явилось множество людей, большинство из которых было Нилу незнакомо, из речей и разговоров на кладбище, а потом и дома, на поминках, он узнал, каким, оказывается, добрым и чутким человеком была его бабушка, скольким замечательным музыкантам дала путевку в жизнь. Нил, нахохлившись, сидел в черном костюме среди цветов, сжимал в руке забытый поминальный пирожок и думал о том, что вот теперь-то он точно остался один, даже горшка не за кем вынести. Когда все ушли, он позвонил Марине и сказал: «Я буду». Саша Александров оказался именно таким, каким Нил представлял его, — суперменистый дядечка с квадратным подбородком, лет под тридцать, демонстрирующий отменное владение застольной беседой на пяти языках, знание вин и манер, танцующий с отточенным автоматизмом. Нил ни капли не сомневался, что Александров способен с такой же легкостью проехать на мотоцикле по канату, натянутому над пропастью, с беглого взгляда запомнить список из шестисот фамилий, со ста шагов попасть из пистолета вороне в глаз, лишить человека жизни посредством сложенной газеты. В общем, за интересы родины на международной арене можно было не переживать, а склонность Марины иметь перед глазами фотографию жениха во время совокупления с другими стала для Нила вполне объяснимой и оправданной. Единственное, чем Александров не дотягивал до джеймс-бондовского идеала, был росточек — макушкой едва доставал долговязому Нилу до мочки уха. А вот сестра супермена, косоглазая воробьишка, оказалась на удивление шустра и щебетлива. Язычок ее трещал со скоростью четырехсот слов в минуту, а темы менялись со скоростью воистину головокружительной — от перипетий брака Джекки Кеннеди и Аристотеля Онассиса до дешевых отечественных париков, которые таскает Федорова с третьего курса, от детских хворей Карлетино Понти До строительства новой линии метро, от творчества Бориса Виана до тройки за семестровую контрольную по грамматике… По койкам отвалились в пятом часу утра, уболтанные, наетые и затанцованные настолько, что все ночные грехи пришлось отложить на завтра. Нил целомудренно закемарил на кожаном диванчике и проснулся далеко за полдень от неподражаемых запахов жареного бекона и кофе. Это супермен, успевший уже совершить пятнадцатикилометровый лыжный марш-бросок и принять водные процедуры, занимался приготовлением завтрака. Нил тоже занялся процедурами — то есть тщательно промыл заспанные глаза в одной из трех ванных комнат, — после чего вышел к столу. — Девочки, вы не забыли, что нам сегодня к Казаковым? — спросил Александров, отодвигая пустую тарелку. |