Книга Мико, страница 80 – Гейл Линдс

— Отлично. Я буду на месте.

Сато положил трубку, и на другом конце дома отключился миниатюрный диктофон, соединенный с подслушивающим устройством, которое Котэн спрятал в офисе Сато. Запас информации охранника увеличился.

* * *

Николас и Алонж высадились из самолета в “Даллас Интернэшнл” в Вашингтоне.

— Мистер Линнер?

Красивая блондинка с длинными ногами и спортивной фигурой пошла ему навстречу.

— Вы Николас Линнер?

У нее был европейский акцент, который должен бы был раздражать его, но этого почему-то не происходило. Она как-то ухитрялась смягчать гласные и четко произносить гортанные. Он подумал, что ей этому пришлось учиться.

— Да.

Акцент был, несомненно, восточноевропейский, и он тут же начал изучать черты ее лица.

Она сунула руку в карман плаща и открыла сделанный из кожи ящерицы футляр для визитных карточек.

— Не будете ли вы так любезны пойти со мной?

— Ваши отец или мать из Белоруссии?

Он заглянул в ее глаза — небесно-голубые, поистине лазурные. В них светился ум, и во всем ее облике было благородство. Несмотря на беспокойство, которое у него вызывала незнакомка, она ему понравилась.

Он взял у нее раскрытый футляр и заглянул в него.

— Госпожа Таня Владимова, познакомьтесь с Крэйгом Алонжем. Он работает на “Томкин индастриз”, — сказал он по-русски.

Таня была потрясена, хотя она и кивнула, когда ей представили озадаченного Алонжа. Она откинула с лица густые волосы, и он увидел коротко остриженные ногти, покрытые светлым лаком. Очевидно, ей приходилось работать руками, и это заинтересовало Николаса.

— Мой отец родился в Белоруссии, — сказала она тоже по-русски.

— Вы похожи на него не только внешне, но и чем-то еще?

— Он был очень убежденным человеком, — сказала она, — и при необходимости очень настойчивым. Отец был сельским участковым. А мать родилась в Биробиджане.

В ее глазах внезапно вспыхнула искра, что-то вроде вызова и не вполне понятного намека. Николас мог себе представить, каково было их семье в России. С белорусом отцом и еврейкой матерью у нее не было большого выбора. Ее отец сделал один выбор, а может быть, кто-то из семьи сделал другой?

— Сколько из вас были диссидентами? — мягко спросил он.

Она посмотрела на него испытующе, ему стало неловко. Потом ее лицо прояснилось, как чистый экран монитора.

— Достаточно. И это причиняло большое горе моему отцу.

— Простите, — спросил Крэйг Алонж по-английски, — что здесь происходит?

Николас улыбнулся.

— Ничего особенного, просто мисс Владимова считает, что до отъезда в Японию мне нужно выполнить один из пунктов завещания Томкина. — Он потрепал Крэйга по плечу. — Отправляйтесь в аэропорт, разомнитесь, возьмите чего-нибудь поесть. Я постараюсь вернуться как можно скорее.

* * *

— Мистер Линнер, — сказал через три четверти часа К. Гордон Минк четким твердым голосом, — очень любезно было с вашей стороны прийти так быстро. Я знаю, что ваши мысли заняты совсем другим.

Николаса привезли в здание на Ф-стрит, неподалеку от тоннеля на Вирджиния-авеню. Отдельный лифт поднял их в древесный питомник на четвертый этаж. Николас еле скрыл свое удивление. В центре зимнего сада притаилась белая кирпичная конструкция. Таня ввела Николаса, не обращая внимания на эту театральную и, по его мнению, неприятную декорацию.

— Завещание Томкина было довольно специфично по содержанию.

— Тем не менее, я рад вас видеть.

Николас улыбнулся, и мужчины пожали друг другу руки. Они прошли через здание, миновав многочисленные комнаты с кафельными или деревянными полами. Ковров не было вовсе, и звуки шагов гулко отдавались в помещениях.

— Я никогда не слышал об Управлении международных экспортных тарифов, — сказал он. — Чем вы тут занимаетесь?

Минк рассмеялся:

— Я бы удивился, если бы вы слышали о нас. Мы тихое бюрократическое болото, которое конгресс, в своей бесконечной мудрости, считает заслуживающим существования. — Он улыбнулся Николасу. — Мы выдаем заграничные лицензии, а иногда их отменяем.

Николас понял, что Минк ответил на его вопросы, не сказав ровным счетом ничего.

Они вышли в застекленный внутренний дворик. Таня была уже здесь: она разливала свежевыжатый апельсиновый сок в хрустальные бокалы. Минк указал Николасу на одно из ротанговых кресел, на вид весьма удобных.

Вокруг было много растений: гигантские пальмы в кадушках, карликовые пальмы в горшках и какие-то остроконечные растения с густой зеленью.

— Довольно необычная обстановка для правительственного отдела, — сказал Николас.

Минк махнул рукой:

— Это всего лишь декорация. Здесь мы принимаем высоких зарубежных гостей. — Он улыбнулся. — Мы хотим, чтобы они чувствовали себя как дома.

— Вот как? — Николас встал и прошелся по дворику, глядя на Таню и Минка. — Уже почти полночь, а в этом здании царит оживление как в десять утра. Я думаю, если бы это управление было таким, как вы говорите, вы сидели бы за металлическим столом в боксе, полном флуоресцентных светильников. А в ночное время вы бы мирно посапывали в постели. Я хочу знать, кто такие вы оба, где я на самом деле нахожусь и что я здесь делаю.

Минк кивнул:

— Вполне понятный интерес, Николас. Можно называть вас попросту Николасом? Вот и прекрасно.

Зазвонил телефон, за стеной послышались приглушенные звуки, и Таня извинилась.

— Садитесь, пожалуйста. — Минк расстегнул льняной полосатый пиджак. — У этого управления много названий. Управление международных экспортных тарифов — лишь одно из них. Его сооружение и содержание стоят почти столько же, сколько АВАКС, но значительно меньше, чем строительство бомбардировщика Б-1. Создание этого заведения стоило мне шесть месяцев войны, меморандумов и угроз. — Он снова улыбнулся. — Бюрократические умы не видят в нем необходимости, но я-то ее понимаю. Это первое, что видит русский перебежчик, придя в себя и сняв камуфляж.

— Рафаэля Томкина завербовали? — недоверчиво переспросил Николас. — Не верю.

— А почему бы и нет? — Минк пожал плечами. — Он ведь был патриотом, близким другом моего отца. — Минк подлил в бокалы сока. — Позвольте вам объяснить. Мой отец был одним из основателей ОСС, а Томкин — экспертом по взрывчатым веществам. Он изучал это дело в морской пехоте, где они и познакомились. Он мог оторвать крыло зяблика, не задев ни перышка на его груди.

Отец использовал его в нескольких, самых сложных и рискованных вылазках в конце Европейской кампании. Ситуация была критическая: последние наци препятствовали секретным разработкам, которые пытались осуществить русские. Выполнение одного из заданий было сорвано. Насколько я могу судить, Томкин допустил оплошность, но отец ни разу ни в чем его не упрекнул. У человека просто не выдержали нервы, и он сломался. Трое работников погибли по неосторожности, когда бомба взорвалась преждевременно.