Онлайн книга «Большое зло и мелкие пакости»
|
Она снова нажала и отпустила. Машина, которая всегда радостно хрюкала при появлении хозяйки, на ее усилия никак не отреагировала. Что за дела? У Алины была надежная, дорогая сигнализация, никогда не ломавшаяся. Иногда она чудила, как сегодня, но по-настоящему никогда не доставляла ей никаких хлопот. Оглянувшись на дверь офиса — дверь была в двух шагах, и по тротуару шли люди, — Алина соскочила со своего асфальтового островка, решив проверить двери. Бдительность бдительностью, но вряд ли кто-то станет покушаться на нее средь бела дня на Рождественском бульваре, и жаль будет, если какой-нибудь идиот решит угнать ее машину. Двери с правой стороны были заперты, и она, обогнув капот, перебежала на другую сторону, чувствуя, как стремительно намокают ноги в стильных лакированных туфлях. Алина дернула заднюю дверь, которая неожиданно легко поддалась, и от неожиданности стала валиться на спину, в грязный сугроб. В углу мелькнула коричневая тень, человек протянул руку, как будто поддерживая ее, и она почувствовала, как что-то ужалило ее кожу чуть пониже локтя, и больше ничего не видела и не слышала. * * * У Сурковой никто не подходил к телефону, и капитан с трудом сообразил, что вечером его предупреждали, что сегодня ее повезут в больницу на какие-то процедуры. Электрофорез, вот как они назывались. Что за дикое, отвратительное слово. Никоненко посидел, задумчиво постукивая себя по лбу желтой телефонной трубкой. Нужно дождаться Суркову и выяснить у нее, кого она видела в ресторане. Если все совпадает, значит, Никоненко правильно сложил два и два и в итоге получил пять. Или одиннадцать. Это если совпадает, а если не совпадает? Он был абсолютно уверен, что совпадает. Еще подумав, он нажал на пластмассовые телефонные уши и набрал следующий номер. — Была Суркова, — сказал ему в ухо знакомый врач, — только что ушла, может, минуту назад или две. А что? Вы ее потеряли? — Не знаете, она сразу домой поедет? — На работу ей еще рано, — язвительно сказал врач, — только-только швы сняли. Тань, ты не знаешь, куда Светка Суркову повезла, домой? — крикнул он в сторону. — Домой, — подтвердил он Никоненко. Значит, она вернется минут через двадцать. Через тридцать” если на проспекте Мира пробка. Ни через двадцать, ни через тридцать минут, ни через сорок минут Мария Суркова в свою квартиру не вернулась. Он долго звонил, от нетерпения перекладывая трубку из руки в руку. Длинные равнодушные гудки сверлили ему череп. Что за черт!.. Он снова стукнул по пластмассовым ушам и перезвонил на работу Алине. — Вы знаете, — сказали ему там с задумчивым неторопливым удивлением, — она ушла машину проверить и пока не вернулась. Мы и сами удивляемся, куда это она… Ладонь взмокла, и шее стало тесно в вороте водолазки. Адреналин выплеснулся из засады и занял все возможное место — в голове, в спине, в ушах. Значит, все правильно. Значит, капитан не ошибся. Значит, все-таки сложил два и два и получил свои пять. Или одиннадцать. Он застрелит ее, хладнокровный, расчетливый и умный. Он совершенно уверен, что пока опережает капитана на шаг, и, если сейчас у него все получится, капитан никогда ничего и никому не докажет. Он ее застрелит, мать его!.. Он прикончит их обеих. * * * Маруся не дошла до потаповской “Волги” шагов двадцать, когда ее провожатую кто-то окликнул с крыльца больницы. — Я сейчас, — сказала Света, — вы тут посидите пока на лавочке. Сегодня обещали зарплату дать, так, может, начали уже?.. — Беги, конечно, — сказала Маруся весело, — зарплата — дело святое. На солнце было совсем тепло, и лавочка приятно грела спину через пальто. Вот и весна пришла. Маруся очень любила весну, больше всего на свете, даже больше Нового года. Ей казалась, что именно весной у нее начнется небывалая, потрясающая, настоящая жизнь, и окажется, что все предыдущее было просто подготовкой, репетицией, ожиданием. В этой новой весенней жизни непременно будет большая любовь — и непременно до гроба, — добрая собака колли, дом за городом, где с южной стороны быстрее всего тает снег и пролезает иглами молодая зеленая трава. Еще будут деревянные качели, девочка по имени Катя, уютный плед и редкий вечер вдвоем перед телевизором, когда можно забыть о делах и детях, зажечь пошлые белые свечи, достать из морозильника припасенную бутылку дурацкого полусладкого шампанского, которое и шампанским-то назвать нельзя, но какое это имеет значение! Еще будет отпуск на теплом море, розовые детские пятки в белом горячем песке, смешная панама, загорелая мордаха Федора, доска для серфинга у него под мышкой, прохладный холл мавританского отеля, взблеск орнамента на белой стене и загорелый мужчина, радостно улыбающийся безупречной улыбкой. Маруся открыла глаза, поняв, что у мужчины лицо Мити Потапова. Она открыла глаза и оглянулась через плечо. Светы на крыльце не было, зато по дорожке прямо к ней шел человек в белом халате, надетом поверх какого-то коричневого балахона. Она отвела глаза и вдруг посмотрела снова. И узнала его, несмотря на весь маскарад. Водитель выделенной Потаповым “Волги” был далеко и, скорее всего, по своему обыкновению спал, а человек, подходивший к ней все ближе, был в халате. Ничего подозрительного. Он весело улыбался, показывая зубы, и в глазах его Маруся видела свою собственную смерть. Все. Больше ничего не будет. Ни весны, ни Федора, ничего. Никогда. Прямо здесь, на деревянной лавочке в больничном сквере через секунду кончится ее жизнь. На счет раз. Маруся поползла по лавочке, перехватывая руками, стремясь отползти как можно дальше. Зачем? — Привет, — сказал человек, подойдя к ней вплотную, — только не вздумай орать, потому что мне придется пристрелить тебя прямо здесь, а это некрасиво. — Он говорил и улыбался. — Дай мне руку, Манечка. Любую. Она смотрела на него расширенными зрачками и все перебирала руками по теплой деревянной спинке скамейки. Сегодня первый по-настоящему теплый день. — Ну, — сказал он тихо и перестал улыбаться. — Что еще за фокусы? Резкий укол, как ожог, и — темнота. Оказывается, не быть — это так просто. * * * |