Книга Афганский транзит, страница 31 – Александр Щелоков

– Товарищ Суриков? – спросил милиционер. – Я не ошибаюсь? Моя фамилия – Вафадаров. Я вас искал.

Они пожали друг другу руки.

– С чего начнем? – спросил Вафадаров.

– Мне надо поесть, – сказал Суриков. – Даже не знаю, назвать это завтраком или обедом. Короче, я голоден, как волк.

– Вот видите, как хорошо совпадает, – обрадовался Вафадаров. – Я шел именно за этим. Хочу пригласить вас к нам. Пообедать.

– Нет, – возразил Суриков. – Это неудобно. Давайте на нейтральной почве.

– Э, – насмешливо протянул Вафадаров, – про нейтральность здесь у нас стоит забыть. Тут такая позиция не годится. И потом, мой папа ждет.

Суриков с интересом разглядывал своего помощника. Ростом по нынешним временам невысокий – примерно метр семьдесят пять, он был тонок в талии, легок и гибок в движениях. Худощавое лицо с мягкими чертами выглядело по-настоящему красивым – глубокие темные глаза, аккуратные стрелки бровей, сочные губы и твердый волевой подбородок. Небольшие аккуратно постриженные усики нисколько не маскировали юношеской свежести владельца.

– Как мне вас называть? – спросил Суриков.

– Зовите просто Садек, я не обижусь.

– Садек, значит, честный. Верно? Красивое имя.

– Мне нравится.

– Почему Бобосадыков назвал вас «афганцем»?

– Нас всех так зовут. Которые оттуда…

– Воевали?

– Было.

– Обошлось? – Суриков спросил это с особым значением.

Садек понял.

– Немного царапнуло, – он машинально провел рукой по шее от затылка к спине. – Осколок. Мина.

– Есть награды?

– Орден. Красная Звезда. И медаль. Зэбэзэ.

– «За боевые заслуги», – перевел для себя Суриков сокращение. – Почему колодки не носите?

– Носил, – сказал Садек и смущенно улыбнулся. – Потом снял. Бобосадыков стал называть меня «аз ма кахраман». Наш герой, значит. Я перестал их носить.

– Выходит, у Бобосадыкова нет наград. Я правильно понял?

– Не будем об этом, ладно? Он сам по себе, я сам…

– Хорошо, – согласился Суриков. Ему понравилось, что Садек не захотел злословить о своем шефе. – Теперь такой вопрос. Почему именно вас назначили ко мне в помощь?

– Мой ответ вас не обрадует.

– Валяйте, Садек, я привык огорчаться.

– От вас отделались. Меня считают слабым работником. Поэтому и не пожалели для вас.

– Ответ честный. А все ли в нем правда?

Садек вопросительно вскинул брови. Он не совсем понял, о чем его спрашивали.

– Вы сами считаете себя слабым работником? – повторил вопрос Суриков.

– Я доложил, что думают обо мне начальники. Что, о себе думаю я, не так уж важно.

– Вы готовы поработать со мной?

– Так точно.

– О вас хорошо отозвался Эргашев. Я ему задавал вопрос, почему именно вас прикомандировали ко мне. Он считает, что сделано это сознательно. Если у меня дела не сложатся, можно будет свалить на вас.

– Не свалят, – упрямо сказал Вафадаров. – Все у нас сложится. Я так говорю.

Семья Вафадарова жила в старом квартале в глубине узкой улицы, кривоколенной и пыльной. Глухой глинобитный дувал двухметровой высоты делал двор похожим на крепость. Деревянная калитка, сколоченная из толстых плах, казалось, была способна выдержать удары тарана. Все здесь выглядело крепко, надежно, по-крепостному. Низкая притолока в проходе требовала от входящих во двор наклонять голову. Надпись на калитке, сделанная неровными черными буквами, гласила: «СУРХАБИ». Здесь же был прибит металлический номер «21». «“Очко”, – Суриков вспомнил разговор в Домодедове со свидетелем Милюковым и улыбнулся: – Выигрышная примета». Он толкнул калитку, и та без скрипа открылась.

– Входите, прошу, – предложил Садек и приглашающе показал рукой внутрь.

Суриков вошел и замер, удивленный. Перед ним открылся чистый, ухоженный зеленый двор. Все здесь резко контрастировало с нежилой грязной общественной территорией улицы. К приземистому одноэтажному зданию с верандой – айваном – вела выложенная желтым кирпичом дорожка. По ее бокам круглились аккуратно постриженные кустики туи. Слева от дорожки блестела поверхность дворового водоема – хауза. Справа густел сад – стояли яблони, абрикосовые деревья, гранаты. Пахло свежестью и сохнущим сеном.

– Красиво у вас, – сказал Суриков. – Даже воздух иной.

Он остановился и вдохнул полной грудью.

– Здесь все сделано своими руками, – сказал Вафадаров гордо. – Десять лет отец потратил на дом. Я как мог помогал. Братья. А вот и сам папа.

Из-за дома на дорожку вышел старик. Седобородый, с лицом выразительным, словно вырезанным из дерева, – крупные морщины, резко очерченные глазницы, крутые скулы придавали ему скульптурную монументальность. Старик двигался прямо, и Суриков почему-то подумал, что некоторым полковникам, чьи кителя не сходятся на животах, стоило бы позавидовать такой выправке.

– Салам, уважаемый, – протягивая обе руки гостю, произнес хозяин. А когда услыхал ответ, произнесенный на таджикском, глаза его засветились удовольствием. – Если бы вы, уважаемый, знали, какое наслаждение ощутило ухо моей души, вкусив сладость ваших приветствий на моем родном языке, вы бы не заставили меня столь долго ждать радостной встречи и пришли пораньше.

Суриков понял тираду как желание старика испытать, чего стоят языковые познания гостя, и принял вызов. В свое время, говоря полковнику Лосеву, что изучил язык за годы службы на заставе, Суриков умолчал о причастности к делу красивой женщины. Именно с ней, учительницей таджикской литературы, он осваивал тонкости чужого красивого языка. И теперь счел возможным показать свою способность к восточному красноречию.

– Благодарю вас, мухтарам, – обратился Суриков к хозяину дома и прижал руку к сердцу. – Но, пожалуйста, не произносите больше похвал. Аркан удовольствия может оказаться сильнее моей слабой воли, и я не уйду от вас, заброшу свои дела, забыв о долге.

Старик засмеялся весело и открыто. Глаза его лучились радостью.

– Э! – сказал он по-русски, обращаясь к сыну. – Где ты отыскал поэта, которого мы до сих пор не знали? Тебя обманули, Садек, он совсем не из милиции.

Напряженность, которая держала Сурикова с утра, мгновенно улетучилась. Внутри стен этого дома он ощутил тепло доброжелательности, которое располагало к дружбе. Они пообедали, съев по глубокой тарелке шорбы – наваристого острого супа, по шампуру кебаба – мяса, запеченного на огне, приправленного пряностями и зеленью. Потом, отдыхая, пили чай в прикуску с изюмом, который хозяйка подала на большой керамической тарелке. За обедом о делах не говорили. И лишь потом, когда хозяин дома, пожелав молодым успеха, ушел отдохнуть, Суриков изложил суть дела, ради которого приехал в Кашкарчи. Садек слушал, не перебивая, не переспрашивая, не задавая вопросов. Когда же Суриков предупредил об осторожности, с какой следует распутывать клубок, Садек изрек: