Книга Медная пуговица, страница 15 – Лев Овалов

Мы остановились у дома, который занимал профессор Гренер.

Судя по тому, что немецкая администрация отвела генералу Гренеру целый этаж в большом трехэтажном доме, он считался генералом влиятельным.

Перед домом стояло несколько машин, у подъезда, разумеется, дежурил эсэсовец.

Однако он не остановил нас, когда мы подошли к двери: или он знал Янковскую, или у не­го вообще был наметанный глаз.

Мы поднялись по лестнице, устланной ковром, и очутились в квартире про­фес­со­ра.

Все выглядело так, точно Гренер жил в этой квартире десятки лет. Во всем чувствовался немецкий поря­док. Мебель была аккуратно расставлена, ковры тщательно вычищены, рамы картин сверкали позолотой.

Мы вошли в гостиную. У Гренера происходило что-то вроде небольшого приема. Трудно было допустить, что все эти спокойно разговаривающие друг с другом люди находились в чужом, завоеванном и враждебном городе.

Гренер сразу увидел Янковскую и пошел к ней навстречу. В генеральском мундире он казался еще более долговязым и худым, чем в белом халате. Его грудь украшал железный крест. Он оживленно закивал своей птичьей головкой, щелкнул каблуками и поднес к губам руку гостьи.

– Вы забываете меня, – упрекнул он Янковскую. – А старики обидчивы!

– Господин Берзинь, – назвала меня Янковская. – Он хотел лично поблагодарить вас.

– О, мы уже знакомы, и надеюсь, что подружимся! – приветливо воскликнул Гренер и выразительно посмотрел на Янковскую. – Хотя…

Он не отказал себе в удовольствии еще раз блеснуть передо мной цитатой из Шекспира:

Friendship is constant in all other things,

Save in the office and affairs of love.

Янковская холодно взглянула на Гренера.

– Что вы хотите этим сказать? – спросила она его.

– «Дружба тверда во всем, но только не в делах любви», – переведя.

– Это я поняла, – сказала Янковская и посмотрела на Гренера. – Но у вас не должно быть оснований меня ревновать.

– О, если бы я знал, что вы будете уделять столько времени господину Берзиню, – пошутил Гренер, – я бы запретил его лечить…

Янковская очень свободно, так, точно она была здесь хозяйкой, познакомила меня с гостями профессора.

Преимущественно это были офицеры, составлявшие ядро гитлеровской военной администрации в Риге, были несколько полуштатских, полувоенных чиновников, двое из них с женами, были несколько женщин без мужей, и среди них какая-то артистка; женщины были в вечерних платьях, многих украшали драгоценности.

Наше появление отвлекло гостей Гренера от разго­воров. На меня посматривали с интересом; вероятно, люди, находившиеся в этой аккуратной гостиной, слышали что-то обо мне. Но еще больше внимания вызывала Янковская. Ее здесь знали, и если женщины смотрели на нее с каким-то завистливым подобострастием, то многие мужчины поглядывали с откровенным вожделением.

Гренер подвел меня к какому-то мрачному субъекту в черной эсэсовской форме; на его лице смешно выделялись маленькие черные усики, такие же, как у Гитлера, и явно крашеные, потому что волосы на голове этого субъекта были рыжими, как лисий хвост.

Субъект этот почему-то сидел в кресле, хотя возле него стояла дама, и молча созерцал окружающее его общество.

– Позвольте вам представить, – сказал Гренер. – Господин обергруппенфюрер Эдингер с супругой… – И в свою очередь назвал меня: – А это господин Берзинь… – Он сделал паузу и многозначительно добавил: – Тот самый!!

Я поклонился толстой бесцветной госпоже Эдин­гер, но господин обергруппенфюрер не дал нам поговорить.

– Сядь, Лотта, – строго сказал он жене, поднимаясь с кресла, и своими цепкими пальцами обхватил мою руку повыше кисти так энергично, будто сдавил ее на­ручником. – Пойдемте, господин Берзинь, – очень отчетливо сказал он. – Мы должны познакомиться короче.

Он повел меня в столовую, где несколько офицеров, стоя у стола, пили вино.

Обергруппенфюрер бесцеремонно раздвинул бутылки и поднял графин с бесцветной жидкостью.

– Мы в России и должны пить русский шнапс, – категорично сказал он, наполнил две большие рюмки и протянул одну мне. – Прозит!

Мы выпили.

– Сейчас будет музыка, – сказал обергруппенфюрер так, точно отдавал команду. – Поэтому надо наслаждаться музыкой. Идите к своей даме.

Действительно, в гостиной высокая красивая дама в розовом платье, которую называли артисткой, стояла у рояля и собиралась петь.

Я подошел к Янковской.

– Что это за тип? – спросил я ее шепотом, поведя глазами в сторону своего нового знакомого.

– Начальник гестапо Эдингер, – почти неслышно ответила Янковская. – Будьте с ним полюбезнее.

Я только вздохнул…

Мог ли я еще недавно вообразить, что мне придется очутиться в такой компании!

Тем временем дама в розовом платье запела. Она исполняла романсы Шумана. Это действительно была настоящая артистка, и успех ей был обеспечен в любой аудитории.

Она исполнила несколько романсов, ей аплодировали, негромко и недолго, как принято в светском обществе, и вдруг после Шумана, после мечтательного, мелодичного Шумана она запела «Хорста Весселя», любимую песню штурмовиков, песню гитлеровских го­ловорезов…

Она пела со смущенным видом, отдавая дань обществу, в котором находилась, как будто конфузясь, точно делала что-то неприличное…

Да, это был не Шуман!

Лица слушателей побагровели, многие встали, кто-то начал даже подпевать…

Мне показалось, кликни кто-нибудь сейчас клич – и все устремятся на улицу грабить, жечь, резать…

После певицы, не ожидая приглашений, почти по-военному к роялю подошел сам Гренер и сел на черный полированный табурет…

Если правильно говорят, что музыка выявляет душу людей, я бы сказал, что у Гренера совсем не было души. Играл он хорошо знакомые ему произведения, потому что почти не заглядывал в ноты, каждую музыкальную фразу проигрывал очень тщательно, но никогда в жизни я еще не слышал такой сухой игры. Сначала я удивился этой необычной сухости, но потом заметил, что Гренер почти не пользуется педалью. Ударит по клавише и оборвет звук, – звук не растет, не плывет, не вступает в общение с другими. Никогда раньше я не мог себе представить, что рояль можно превратить в барабан.

Гренер уверенно сыграл увертюру к «Мейстерзингерам», две прелюдии Баха и затем «Приглашение к танцу» Вебера…