Онлайн книга «Власть меча»
– Ах, meine lieblings, dis is de famousa [67] кофейня Кранцлера, нет? Зайдем и выпьем не-е-много шампанского, да? – Это итальянский, а не немецкий, – сказала Тара. – По-моему, ты напился. – Напился! Какое грязное слово в таких прелестных устах, – ответил Шаса и ввел ее в элегантную кофейню. – Больше никакого шампанского, Шаса, – предупредил Дэвид. – Дружище, неужели я должен пить за твою вечную славу пиво? Шаса щелкнул пальцами, подзывая кельнершу, и та наполнила четыре бокала шипучим желтым вином. Они продолжали смеяться и болтать и не сразу заметили неожиданную тишину, воцарившуюся в кофейне. – Боже, – прошептала Тара. – А вот и кавалерия. В помещение вошли шесть штурмовиков в коричневой форме. Они, очевидно, участвовали в какой-то церемонии или выполняли со своим отрядом какое-то задание, потому что двое несли свернутые знамена. Столь же очевидно было и то, что они уже выпили; вели они себя воинственно и буйно, и кое-кто из посетителей кафе торопливо взял шляпу и пальто, расплатился и вышел. Штурмовики сели за пустой стол рядом с четверкой и заказали кельнерше пиво. Хозяин кофейни, стремясь избежать неприятностей, подошел к их столику и подобострастно поздоровался. Они поговорили. Потом хозяин удалился, предварительно вытянувшись по стойке смирно и отдав нацистский салют. Все шестеро штурмовиков мгновенно вскочили и ответили на приветствие, щелкнув каблуками и крикнув: «Хайль Гитлер!» Матильда Джанин, которая выпила полный бокал шампанского, взвизгнула и разразилась беспомощным хихиканьем, и внимание всех штурмовиков мгновенно сосредоточилось на ней. – Заткнись, Мэтти, – попросил Дэвид, но это лишь ухудшило положение. Матильда Джанин закатила глаза и покраснела от усилий перестать смеяться, но не сдержалась и захохотала еще громче. Штурмовики переглянулись, подошли и окружили их столик. Их предводитель, плотный сержант средних лет, что-то сказал, и Тара ответила на своем школьном немецком. – Ага, – сказал сержант по-английски с сильным акцентом. – Вы англичане. – Моя сестра очень молода и глупа. Тара сердито взглянула на Матильду Джанин. Та хихикнула сквозь платок, которым зажимала рот. – Они англичане, – сказал сержант, словно это объясняло любую глупость, и уже начал отворачиваться, но один из молодых штурмовиков внимательно пригляделся к Дэвиду. Теперь он на приличном английском спросил: – Вы бегун? Вы выиграли бронзовую медаль. Дэвид Абрахамс. Дэвид смущенно кивнул. – Вы Дэвид Абрахамс, еврейский бегун, – подчеркнул штурмовик, и лицо Дэвида побледнело и застыло. Двое говорящих по-английски штурмовиков стали объяснять остальным, то и дело звучало слово Juden, потом все с враждебными лицами, сжав кулаки, уставились на Дэвида, а сержант громко спросил: – Разве американцам и англичанам не стыдно, что медали для них выигрывают евреи и негры? Прежде чем кто-нибудь сумел ответить, встал вежливо улыбающийся Шаса. – Парни, вы лаете не на то дерево. Он вовсе не еврей, он зулус. – Как это может быть? – удивился сержант. – Зулусы черные. – Опять неверно, старина. Зулусы рождаются белыми. Они чернеют, только когда их выпускают на солнце. А этого мы всегда держали в тени. – Вы шутите! – уличил сержант. – Конечно, шучу! – передразнил Шаса его тон. – А вы бы не шутили, глядя на то, на что гляжу я? – Шаса, ради бога, сядь, – сказал Дэвид. – У нас будут неприятности. Но Шаса был опьянен шампанским и собственным остроумием. Он похлопал сержанта по груди. – На самом деле, приятель, если вы ищете евреев, то единственный еврей здесь я. – Вы оба евреи? – спросил сержант, угрожающе щурясь. – Не будьте тупицей. Я уже объяснил: он зулус, а я еврей. – Это ложь, – сказал сержант. Все посетители кафе теперь очень внимательно прислушивались к разговору, а тем, кто не понимал по-английски, переводили соседи. Внимание вдохновило Шасу, а шампанское сделало безрассудным. – Вижу, мне придется предъявить доказательства. Чтобы убедить вас, раскрою одну из самых страшных тайн иудаизма. Вы когда-нибудь думали, что мы делаем с теми маленькими кусочками плоти, которые рабби отрезает у нас? – Замолчи, Шаса, – сказал Дэвид. – О чем он? – с интересом спросила Матильда Джанин. – Шаса Кортни, ты отвратителен, – сказала Тара. – Bitte? – неуверенно сказал штурмовик, но посетители кофейни уже улыбались в предчувствии. Похабные шутки на Курфюрстендамм – дело обычное, и все наслаждались неожиданным замешательством штурмовиков. – Хорошо, я вам скажу. – Шаса не обращал внимания на Дэвида и Тару. – Мы укладываем их в соль, как лосося, и отправляем в Иерусалим. Там, в священной роще на Масличной горе, в день Пасхи, главный раввин высаживает их рядами, делает волшебный знак, и происходит чудо – чудо! Они начинают расти. – Шаса жестом показал как. – Они растут все выше и выше. – Штурмовики озадаченно следили за его рукой. – И знаете, что происходит потом? – спросил Шаса, и сержант невольно помотал головой. – Когда они становятся большими толстыми schmucks [68] , мы отправляем их в Берлин, они вступают в ряды штурмовиков… Они смотрели на него, не веря своим ушам, и Шаса закончил свой рассказ: – И их учат говорить… – Он вытянулся по стойке смирно и поднял правую руку, – Хайль… – как там этого парня зовут? Сержант взревел и ударил правой. Шаса увернулся, но под действием шампанского потерял равновесие и упал, потащив за собой со стола скатерть с бокалами; зазвенело разбитое стекло. Бутылка шампанского покатилась по полу, расплескивая содержимое. На Шасу прыгнули два штурмовика и начали бить его по голове и груди. Дэвид вскочил и бросился на помощь, но штурмовик сзади схватил его за руки. Дэвид вырвал правую руку, развернулся и нанес сильный удар штурмовику в нос. Штурмовик завопил, отпустил Дэвида и схватился за пострадавший орган, но Дэвида тут же схватили два других штурмовика и завернули ему руки за спину. – Оставьте его в покое! – завопила Матильда Джанин и прыгнула на плечи одному из штурмовиков. Она сбила ему кепи на глаза и обеими руками вцепилась в волосы. – Оставь Дэвида, свинья! Она изо всех сил тянула его за волосы, и штурмовик развернулся, пытаясь освободиться от нее. Кричали женщины, трещала мебель. Хозяин стоял в дверях кухни, ломая руки; лицо его было болезненно перекошено. |