Книга Птица солнца, страница 135 – Уилбур Смит

Их постоянно прерывали префекты и центурионы, сообщая о передвижении врага, прося распоряжений.

Попросил аудиенции Риб-Адди; он нервно потирал руки, тянул себя за бороду и шептал своим тихим голосом хранителя книг:

– Сокровищница, государь. Не переместить ли ее в безопасное место?

– Скажи, где сейчас безопасно, – рявкнул Ланнон, оторвавшись от глиняного ящика, на котором они с Хаем изучали диспозицию. – Никто не знает тайны солнечной двери. Оставь сокровища на месте, они будут лежать, пока мы не придем за ними.

– Но стражей отозвали, – возразил Риб-Адди – Так не годится…

– Послушай, старик. Потребуется тысяча человек и десять дней, чтобы переместить сокровища. У меня для этого нет ни людей, ни времени. Иди, оставь нас. Есть более важные дела.

Риб-Адди ушел обескураженный. «Какое дело может быть важнее золота в сокровищнице?»

Незадолго до полуночи Ланнон выпрямился и провел ладонью по завиткам бороды, простроченным сединой. Он вздохнул. Выглядел он больным и усталым.

– Это все, что мы сейчас можем сделать. Остальное в руках богов. – Он положил руку на плечо Хая и вывел его из палатки. – Чаша вина, глоток озерного воздуха – и спать.

Они стояли и пили вино. С озера дул ветерок, шевеля кисти золотых боевых штандартов.

Хаю показалось, что большая коричневая собака, спавшая у стены палатки, пошевелилась, услышав их голоса. Но тут он увидел, что это не собака, а маленький бушмен, начальник охоты, преданный Ксаи, как всегда, спит у палатки своего хозяина. Он проснулся, улыбнулся при виде Ланнона и Хая и примостился у ног Ланнона.

– Я пытался отослать его, – сказал царь. – Он не понимает. Не хочет уходить. – Ланнон вздохнул. – Мне кажется, ему нет необходимости умирать с нами, но как заставить его уйти?

– Отошли его с поручением, – предложил Хай, и Ланнон вопросительно посмотрел на него.

– С каким поручением?

– Пусть ищет следы Великого Льва на южных берегах. В это он поверит.

– Да, в это он поверит, – согласился Ланнон. – Скажи ему, Хай.

Хай объяснил маленькому желтому человеку на его языке, что царь хочет еще раз поохотиться на Великого Льва. Ксаи улыбнулся и радостно закивал, довольный, что может послужить человеку, которого считал богом.

– Ты должен идти немедленно, – сказал ему Хай. – Это срочно.

Ксаи прижался к коленям Ланнона, покачал головой, скатал свою спальную циновку и исчез в тени. Он ушел, а они молчали. Потом Ланнон сказал:

– Ты помнишь пророчество, Хай?

Хай кивнул, вспомнив Танит.

– Кто будет править Опетом после меня?

– Тот, кто убьет Великого Льва.

Он помнил и следующее пророчество.

– Чего я должен бояться?

– Черноты.

Хай повернулся и посмотрел на север, где присел перед прыжком большой черный зверь. Мысли Ланнона шли в том же направлении.

– Да, Хай! – прошептал он. – Чернота! – Царь осушил свою чашу и бросил ее в сторожевой костер. К небу взвился столб искр.

– От руки друга, – сказал он, вспомнив последнее пророчество. – Посмотрим, – сказал он. – Посмотрим. – Потом повернулся к Хаю и увидел его лицо. – Прости меня, старый друг. Я не хотел подбрасывать дров в костер твоего горя. Не следовало напоминать тебе о девушке.

Хай допил вино и тоже бросил чашу в огонь. Ему не нужно было напоминать о Танит – он постоянно думал о ней.

– Давай отдыхать, – сказал Хай, но лицо его было печально.

Хая разбудили крики и звуки труб, и он сразу подумал, что ночью на лагерь напали. Путаясь в петлях нагрудника, он надел доспехи, схватил топор и выскочил из палатки.

Ночное небо было освещено словно зарей – но сияние шло не с востока, оно шло от озера, выхватывая из тьмы башни и стены Опета.

К жрецу, еще не вполне проснувшийся, бранясь при попытках надеть шлем и нагрудник, присоединился Ланнон.

– Что случилось? – спросил он.

– Не знаю, – ответил Хай.

Они стояли, а странный свет разгорался все ярче, и наконец они смогли ясно разглядеть лица друг друга.

– Гавань, – сказал Хай, наконец поняв. – Флот. Женщины.

– Милостивый Баал! – выдохнул Ланнон. – Пошли!

И они побежали.

Прежде чем сжечь, Манатасси забрал из лежавших на берегу галер трубы. Недолгие опыты показали ему, как они действуют. Процедура была простая и зависела в основном от течения и направления ветра. Он перенес трубы по суше и установил на носу захваченных рыбачьих лодок, чьи экипажи, состоявшие из опытных моряков-рабов, с радостью приняли его сторону.

Береговой ветер идеально подходил для его целей и неслышно привел лодки к входу в гавань Опета. Манатасси лично отплыл на одной из лодок и теперь, в мантии из леопардовых шкур, стоял на корме, глядя свирепыми голодными глазами, как трубы изрыгают на поверхность воды горючую жидкость и она тут же вспыхивает.

Подгоняемое ветром пламя пронеслось по гавани сплошной стеной, ревя, как водопад, и озаряя небо ложным рассветом.

Хай стоял рядом с Ланноном у верфи. Всю гавань поглотило с голодным ревем высокое желтое пламя, черный дым застилал звездное небо и катился по городу.

Галеры Хаббакука Лала стояли, как острова в море огня. На палубах толпились женщины и дети всех благородных семейств Опета, и сквозь рев пламени были слышны их крики.

Наблюдатели на берегу бессильны были спасти их и беспомощно смотрели, а те, кому не разрешили подняться на корабли, улюлюкали и давились от смеха.

Пламя охватило деревянные корпуса и причальные канаты, поднялось к заполненным палубам.

Люди бесцельно засуетились, как муравьи на куске прогнившего дерева, а пламя наступало – и наконец поглотило их.

Одну из галер понесло к берегу. Якорные канаты перегорели, ветер подгонял ее, и она мягко раскачивалась, горящая мачта и оснастка чертили в небе огненные линии. На высокой кормовой башне, прижимаясь друг к другу, стояли Хеланка и Имилце, близнецы, дочери Ланнона Хикануса.

Прежде чем галера коснулась камней причала, пламя охватило башню, и девушки исчезли.

Манатасси внимательно смотрел, огонь отражался в его свирепых желтых глазах. Когда последний язык пламени погас и остались только обгоревшие корпуса галер, он поднял железную руку. Рыбачьи лодки повернули и направились на север, туда, где, как просыпающееся на рассвете чудовище, шевелилась армия Манатасси.

«Подходящее настроение для последней битвы, эта смесь горя и гнева», – думал Хай, обходя вместе с Ланноном ряды.

Взошло солнце, и на бледно-коричневую траву равнины легли длинные тени. Слева расстилалась веселая лазурь озера в белых островках пены, взбитой утренним ветерком. Низко пролетел птичий клин, белый на голубизне безоблачного неба. Справа возвышались утесы, розовые и красные, в зеленых пятнах растительности.