Онлайн книга «Роза и тис»
|
Если мы разговаривали, то чаще всего о том, что видели перед собой: о необычной форме облака, о свете над морем, о птицах... Именно птица открыла мне еще одну грань в характере Изабеллы. Птица была мертвая. Она, видимо, ударилась головкой об оконное стекло гостиной и теперь лежала на траве под окном: окоченевшие ножки трогательно торчали кверху, ясные глазки были затянуты пленкой. Изабелла увидела ее первой. Ужас в ее голосе заставил меня вздрогнуть. – Посмотрите! Птица... мертвая!.. Панические нотки в голосе девушки поразили меня. Она чем-то была похожа на испуганную лошадь; напряженные губы дрожали. – Поднимите ее, – попросил я. Изабелла исступленно затрясла головой. – Не могу... – Вам неприятно прикасаться к птицам? – спросил я, зная, что некоторым людям такое свойственно. – Я не могу прикоснуться ни к чему мертвому. Я удивленно смотрел на нее. – Я боюсь смерти, – сказала Изабелла. – Ужасно боюсь! Не могу даже подумать о чем-нибудь мертвом. Наверное, потому, что это напоминает – что когда-нибудь я тоже умру. – Все мы когда-нибудь умрем, – заметил я, думая в этот момент о том, что лежало у меня под рукой. – Разве вас это не тревожит? Ведь это ужасно! Постоянно думать, что впереди смерть... и все время приближается. И однажды... – красивые стройные руки Изабеллы в драматическом, не свойственном ей жесте прижались к груди, – однажды придет конец... конец жизни! – Вы странная девушка. Изабелла. Я никогда бы не подумал, что вы это так воспринимаете. – Счастье, что я не родилась мальчиком, – с горечью сказала она. – В случае войны мне пришлось бы стать солдатом, и я опозорила бы семью: убежала или еще что-нибудь в таком роде. Да, – произнесла она тихо, ужасно быть трусом... Я засмеялся, но смех прозвучал как-то неуверенно. – Не думаю, что в трудный момент вы бы струсили. Большинство людей, по-моему, просто боятся оказаться трусами. – А вы боялись? – О Господи, конечно! – Но когда пришлось... все было в порядке? Я мысленно обратился к тому моменту напряженного ожидания в темноте... ожидания атаки... сосущее чувство тошноты под ложечкой. – Нет! – признался я. – Не сказал бы, что все было в порядке. Но я понял, что более или менее справлюсь. Что смогу принять конец не хуже, чем другие. Видите ли, через какое-то время начинаешь чувствовать, что не ты остановишь пулю, а кто-то другой. – Как вы думаете, у майора Гэбриэла было такое же чувство? Я воздал Джону Гэбриэлу должное. – Мне кажется, – сказал я, – что Гэбриэл – один из тех редких и счастливых людей, которым чувство страха просто неведомо. – Да, я тоже так думаю, – сказала Изабелла. Выражение лица было у нее странное. Я спросил, всегда ли она боялась смерти. Может быть, этому способствовал какой-нибудь шок. Она покачала головой. – Не думаю. Правда, мой отец был убит еще до моего рождения, так что не знаю, могло ли это повлиять... – Очень возможно. Изабелла нахмурилась. Ее мысли были в прошлом. – Когда мне было лет пять, умерла моя канарейка. Накануне вечером она была здорова, а наутро лежала в клетке, вытянув застывшие ножки... как эта птичка. Я взяла канарейку в руку. – Изабелла вздрогнула; она с трудом подбирала слова. – Птичка была холодная... Она... она уже была не настоящая... не видела... не слышала... не чувствовала – ее не было! Взглянув на меня, она вдруг трогательно, почти жалобно спросила: – Разве вам не кажется ужасным, что мы должны умереть? Не знаю, что я должен был сказать. Но вместо обдуманного ответа у меня вырвалась правда... моя личная правда: – Иногда... это единственное, чего ждет человек. Она с недоумением смотрела на меня. – Я не понимаю... – В самом деле? – с горечью спросил я. – Посмотрите хорошенько. Изабелла! Как вы думаете, что это за жизнь? Вас моют, одевают, поднимают каждое утро, как ребенка, перетаскивают, как мешок с углем... Безжизненный ненужный обрубок, лежащий на солнце... Он ничего не может, у него нет будущего, ему не на что надеяться... Если бы я был сломанным стулом, меня выбросили бы на свалку, но я человек – и меня одевают, прикрывают изуродованное тело пледом и укладывают на солнышке! Глаза Изабеллы широко раскрылись, в них было замешательство и вопрос. Впервые эти глаза смотрели не на что-то за моей спиной, а прямо на меня, взгляд сосредоточился на мне, но и сейчас она словно не видела, ничего не понимала. – Но... как бы то ни было, вы – на солнце. Вы живы. Хотя могли погибнуть. – Вполне. Господи! Неужели вы не понимаете? Мне жаль, что я остался жив! Нет, она не понимала... Я говорил на непонятном ей языке. – Вам, – робко спросила она, – вам... все время очень больно? – Время от времени я испытываю сильную боль, но дело ведь не в этом. Можете вы понять, что мне не для чего жить? – Но... я знаю, что я глупа... но разве обязательно жить для чего-то? Разве нельзя просто жить? У меня дух захватило от такого вопроса. В этот момент я повернулся, вернее, попытался повернуться на каталке; из-за неловкого движения выронил пузырек с надписью «аспирин», который я постоянно держал при себе. Он упал, пробка открылась, и таблетки рассыпались по траве. Я резко вскрикнул, и сам услышал свой голос, неестественный, истеричный: – Не дайте им потеряться! О, соберите их... найдите!.. Они не должны потеряться! Изабелла наклонилась, ловко и быстро собирая таблетки. Повернув голову, я увидел подходившую к нам Терезу и, почти всхлипывая, прошептал: – Тереза идет!.. И тут, к моему удивлению, Изабелла сделала нечто такое, чего я от нее никак не ожидал. Быстрым и в то же время несуетливым жестом она сняла с шеи цветной шарф, который дополнял ее летний наряд, и он плавно опустился на траву, закрыв разбросанные таблетки... Негромко, спокойным голосом она произнесла: |