
Онлайн книга «Союз еврейских полисменов»
![]() — Не рад меня видеть, Меир? Как тебе нравится моя парка? — В высшей степени… э-э… оранжевая. — Надо, чтобы тебя издали замечали, — объясняет она. — Не то примут за медведя и подстрелят. — Очень, очень эффектно. И к цвету глаз подходит. Бина воспринимает комплимент, как будто банку с содовой, которую, как она сильно подозревает, щедрый даритель предварительно интенсивно взболтал. — Таким образом, я заключаю, что ты удивлен моим появлением. — Да, разумеется, очень удивлен, — спохватился Ландсман. — Во всем виноват Фельзенфельд, — вздыхает Бина. Опять Фельзенфельд. Сначала Шпрингер прошлой ночью, теперь… Что ж, все ясно, не такие задачки решали. Это тебе не Подольски поймать. — Свалил, что ли, Фельзенфельд? — Позавчера. Вчера в Мельбурн дунул, в Австралию. Там у его жены сестра. — И теперь я, значит, твой подчиненный. — Он понимает, что это никоим образом не интриги Бины, что эта работа для нее, даже на два месяца, — существенное достижение, служебный рост. И все равно у него в голове все это не укладывается. — Да брось ты. Не может этого быть. — В наши дни все возможно. Газет не читаешь. Тут лицо ее просветлело, морщины разгладились, и Ландсман понял, каких усилий ей стоит общение с ним. Он понял, что сзади подошел Берко. — Все в сборе, — констатировала Бина. Ландсман повернулся. Берко остановился у него за спиной. Движется он бесшумно, объясняя это свой индейской кровью. Ландсман, правда, склонен объяснять бесшумность передвижения своеобразием походки друга, мягкостью, с которой его снегоступы касаются земли. — Уже, уже, — реагирует Берко. С первого же знакомства, когда Ландсман привел домой Бину, она и Берко объединенными усилиями принялись рядить его в домашние клоуны, всячески донимать, беззлобно подшучивать. Бина протянула Берко руку, он сердечно ее встряхнул. — Добро пожаловать домой, детектив Ландсман. — Инспектор, — поправила она. — Гельбфиш. Снова. — Прошу прощения. Ошибся. Дважды, — усмехнулся Берко. — Как в Якови? — Нормально. — Понравилось? — Как сказать… Не заметила. — Познакомилась с кем-нибудь? Бина покачала головой и покраснела. Потом она поняла, что покраснела, и краска на ее лице сгустилась еще больше. — Работала. Просто работала. Густо-розовый диван исчез за углом контейнера-модуля, и Ландсмана посетило еще одно озарение. — Похоронная команда на подходе. Он имел в виду комиссию министерства внутренних дел, учрежденную на время переходного периода, подготовку Реверсии, похороны их полицейского управления. Вот уже год управление лихорадит, какой-то слышен шепот, какая-то канцелярская белиберда, какие-то регистрации, рекомендации, бюрократический балет. И если что-то пойдет наперекосяк, всегда можно будет свалить все на «этих евреев». — Мистер Большая Лопата появится в понедельник, — кивает она. — Самое позднее — во вторник. — Фельзенфельд, — с отвращением ворчит Ландсман. — Три бельма ему в глаз… — Чего еще от этого типа ждать? Слинял за три дня до появления шомера из похоронной команды. Из трейлера вываливаются еще двое работяг, выносят библиотечку порнографии и портрет президента Соединенных Штатов, цветная печать на картоне. Стандартный портрет, все на месте. Подбородок попкой, раздвоенный; фотозагар игрока в гольф, лихая обветренность яхтсмена-квортербэка, нападающего-непопадающего, неисчерпаемые резервы фотоэнергии и фотоуверенности. Детективы при случае натягивали на портрет дамские трусики в кружавчиках и обстреливали его катышками смоченной туалетной бумаги. — Время кроить саван для нашей конторы, — изрекает Берко, глядя вслед портрету. — Нет, ты еще ничего не понял, — говорит Бина, и Ландсман догадывается по ее интонации, что у нее куча новостей, одна другой хуже. — Пошли, ребята, — приглашает Бина, как пригласил бы любой инспектор на ее месте, и Ландсман должен повиноваться. Пять минут назад мысль выполнять распоряжения бывшей жены показалась бы ему абсурдной, но, видя, как она кивнула в сторону модуля, он надеется, что все его чувства и эмоции в ее отношении, если таковые еще уцелели, утонут в серости служебной субординации. Как и полагается в ситуации поспешного бегства, офис Фельзенфельда выглядел так, будто хозяин вышел только что с намерением вскоре вернуться. Снимки в рамках, полузасохшие комнатные растения в горшках, батарея бутылок сельтерской и куча противокислотной медицинской жвачки. — Располагайтесь, — предложила Бина, развернув к себе мягкое конторское кресло на колесиках и по-хозяйски в нем располагаясь. Под скинутой ядовито-оранжевой паркой оказались пыльно-коричневый брючный костюм и простая белая блузка. Этот наряд больше соответствовал представлениям Ландсмана о вкусе Бины. Он неудачно попытался абстрагироваться от распиравшего блузку тяжелого бюста, родинки и веснушки которого до сих пор еще не стерлись из его зрительной и тактильной памяти. Они с Берко повесили верхнюю одежду на крюки у двери, держа головные уборы в руках, уселись на стулья. Взгляды жены Фельзенфельда и его детей все так же направлены на посетителей кабинета, все так же удивлен своей безвременной кончиной болтающийся на леске лосось с отпускного фото беглого хозяина кабинета. — В общем так, ребята, — решительно начала Бина, известная обоим своей манерой приступать к делу без долгих предисловий. — Ситуация у нас с вами, конечно, не фонтан. Не улучшает ее и то, что один из вас мой бывший муж, а другой, гм, кузен. — Она эмоционально припечатала по-американски: — Shit. — И по инерции привесила еще фразочку на том же наречии: — Know what I'm saying? Так? Судя по паузе, Бина ожидала ответа. Ландсман всем корпусом повернулся к Берко. — Ты, что ли, кузен? Бина улыбнулась, показывая, что ей не смешно. Она протянула руку назад и вытащила из шкафа стопку блеклых голубых сшивателей, толщиной не менее полдюйма каждый, все помечены красными пластиковыми наклейками. При виде этих папок сердце Ландсмана екнуло, как будто он увидел свое отражение в зеркале. — Видите? — Да, инспектор Гельбфиш, я вижу, — заверил Берко голосом фальшивым и неискренним. — И знаете, что это такое? — Неужто незавершенка? — подивился Ландсман. — Знаете, чем хорош этот забытый Богом Якови? Они молчали, ожидая продолжения. — Дождь. Две сотни дюймов в год. Любого остряка проймет. Любой национальности, даже самой остроумной. — Сильный дождь, — уважительно заметил Берко. — Так вот, прошу прочистить уши и слушать повнимательнее. Еще два месяца — и в нашу захолустную контору нагрянут федеральные умники с федеральными целями и федеральными улыбочками. И потребуют выложить карты на стол. И поинтересуются ситуацией в подразделении, которым я на сегодняшний день имею честь руководить. |