Книга Поезд для Анны Карениной, страница 68 – Нина Васина

Тяжело дыша и сморкаясь, инспектор еле поспевал за Евой.

— Стой, — махнул он рукой, совсем запыхавшись, — Павлуша нас заметил, не спеши.

Ева, щуря глаза, всматривалась сквозь морось в приближающийся силуэт с удивлением. Ей навстречу шел второй Илья Ильич, только не в длинном плаще, а в брезентовой рыбацкой накидке с капюшоном. Подойдя, он осмотрел ее внимательно глазами Ильи Ильича и громко чихнул.

— Будьте здоровы, — пробормотала она, не скрывая удивления.

— Будем живы — не помрем, — ответил ей Павлуша. — Где взял такую девку красную? — спросил он у брата и обнял его, растопырив огромные ручищи.

— Вы — близнецы?! — догадалась Ева. — А я думала, что уже все — крыша поехала. Как это сейчас говорят — мозгушником повредилась.

— У нас тут говорят — головенкой приложился и скомкал себе мозги. Стрелять умеешь? — На нее смотрели насмешливо.

— Павлуша, она умеет стрелять, не беспокойся.

— Не беспокойся? Пусть стрелит по банке. Если не умеет — я не повезу! Волки лютуют. На прошлый четверг двух коров задрали за просто так и не съели даже.

— Какие еще волки? — улыбаясь, поинтересовалась Ева.

— Большие. Лохматые. Серые. А клычищи!.. — сказал Павлуша и подмигнул.

Ева, не отводя от него взгляда, достала свой ТТ и спросила, где здесь банка.

— Ты свою цацку убери, ты из ружья попробуй! — вошел в азарт Павлуша. — Пошли к телеге, пальнешь из ружья.

— Павлуша, я поеду. И вам пора. Темнеет. — Илья Ильич протянул Еве руку:

— Спокойной вам дороги, коллега.

— Во дает, — восхитился Павлуша, — коллега! Катись в свой городище поганый А я вчера знаешь какую рыбину поймал!

Илья Ильич обнял и расцеловал Павлушу в обе щеки.

— Нет, ты подожди, ты что — не веришь? Во-о-она какую!

— А где телега вообще? — огляделась Ева.

— Не верит. Никогда не верит.

— Да верит он, ему просто грустно одному в город тащиться, он болен, насморк, а здесь так хорошо!.. Как вас можно называть? — поинтересовалась Ева.

— Павлуша я. А ты не скачи, промокнешь, иди под накидку, поместимся…

Ева пригнула голову, ее накрыли огромной полой, пахнущей дымком. Идти было не очень удобно, через несколько шагов Ева выскочила вперед, разогналась на слабо видной тропке и подпрыгнула, сделав в воздухе шпагат.

— До чего хорошо-то! — крикнула она.

— От же коза! — помотал головой Павлуша.

А телега дожидалась во дворе. Светлела мутным пятном спокойная лошадка. Белая, в пятнах. Ева прыгнула в душистое сено, завернулась в брезент. На тряской неспешной дороге волнами накатывали пригорки, а вверху первыми звездами небо засасывало зрачки.

— Павлуша, как вы с братом жили, когда маленькие были?

— Так и жили. Он — старший, я — младший.

— Как это?

— Ну, как… Он на пять минут раньше родился.

— А у вас насморк сразу у обоих случается. — Ева закрыла глаза.

— Насморк — болезнь заразная. Случается сразу у двоих. А вот что мне непонятно — как он про сны мои знает?

— А он знает? — пробормотала Ева, засыпая.

— Вот приснится, к примеру, белая мышь. Я иду к соседке, она бабка умная, говорит — это к тебе родня приедет. А у меня родня вся в деревне! Известно, кто приедет, брат! Он один в городе. И точно, приезжает. Я спрашиваю, чего явился? Мыши, говорит, снятся белые, это к болезни, приехал узнать, не заболел ли ты. Вот так.

Москва июньские ночи, и так бледные, подсвечивала щедро фонарями и слепила звезды. Миша Январь прорывался через два часа после ранения Карпелова в больницу. Он узнал, что майора повезли после операции в палату, обещал пухленькой медсестре не говорить больному ни слова, а только поприсутствовать рядом.

— Поймите, — доказывал Январь, — он, как меня увидит, сразу начнет выздоравливать! Я же по-дружески, я же не на допрос!

— Знаем мы, как вы допрашиваете! — льнула медсестра мягким телом. — С пристрастием…

Карпелов с трудом разлепил тяжеленные после наркоза веки и смотрел, как Миша Январь отбивает чечетку на линолеуме и плавно ходит уточкой рядом медсестра. Потом музыка стала громче, Январь упал на пол одной рукой и крутился вокруг нее огромными шагами.

«Черт шальной», — хотел сказать Карпелов и обнаружил, что совершенно не может издавать звуки.

— Проснись, чудушка, — услышала Ева и открыла глаза. Она несколько секунд не могла понять, что происходит, зарывая пальцы в сено и оглядываясь.

Лошадь бежала быстро, Еву трясло на рытвинах. Павлуша повернулся к ней.

— Проснулась? Ты как, девушка нервная? — поинтересовался он. — А то волки ведь.

— Где? — Ева встала на колени и смотрела назад.

— Сбоку смотри. Накатывают. Матерые.

Ева смотрела и сбоку. Но ничего не видела. И вдруг — выплыла луна, заливая неестественным светом открытое пространство, словно в театре дернули занавес. Чуть сбоку от дороги, красуясь, легко бежали волки.

— Держись, я наподдам! — крикнул Павлуша и встал, захватывая вожжи.

Ева удивилась, что спокойная лошадка умеет так быстро бегать. Она вцепилась руками в край телеги и смотрела на бегущих зверей с восторгом.

— Два, три… пять, шесть, семь, восемь!..

— Да, многовато. Не семья, стая! — рядом с ней садился спиной к лошади Павлуша.

— А как же?.. — удивилась Ева, показывая на брошенные вожжи.

— Скотинка сама понимает, что к чему. Не убежит — помрет. А вообще она пуганая, мы с ней два раза уже уходили. Только этих много. Сколько насчитала?

— Двенадцать!

— Ну и чего радуешься, дура!

— Красиво же! — обиделась Ева.

— Красиво будет сейчас, когда стрелять начнем. Доставай свою цацку. Целься метче, а то патронов не хватит.

— Восемь — мои, — сказала Ева.

— Хвалилась гусарка гусю: «Я яйца в камышник носю!» Попади хоть раз, может, они бросят нас, чтобы сожрать подранка.

Ева прицелилась и выстрелила три раза.

Три волка кувыркнулись и упали.

— Я забыла спросить, а куда стрелять надо? — спросила она, повернувшись к открывшему рот Павлуше.

— Ничё, — похвалил он, — можешь. Стреляй как попало, видишь, догоняют! — Долго целился и выстрелил из ружья, сшибая ближайшего волка.

Ева сняла пятого. Волки у подстреленных братьев не оставались, бежали упорно за телегой.

— Стреляешь ты хорошо, а считаешь плохо. Еще десять. — Павлуша выстрелил и не попал.

Ева выстрелила дважды. Два волка словно исчезли: луна уходила за» небольшую тучку, все вокруг исчезало в темноте, только полоска света от оставшегося кусочка луны двигалась рядом, и те, кто попадал в неосвещенное пространство, становились невидимыми.