Онлайн книга «Падчерица Синей Бороды»
|
– В надежном месте, – я обиженно отворачиваюсь к окну. – Ладно, не дури, давай сюда дискету. – У меня ее нет. Ты сама похвалила идею с отправкой по почте. – Ты не могла ее никуда отправить, мы не останавливались по дороге! Ого, Пенелопа сердится! – Почему же. Я писала у дороги, помнишь? – Алиса, отдай дискету. Если то, что ты сказала, правда, тебя могут убить за такую информацию! – Во-первых, у меня уже нет этой дискеты. Во-вторых, без пароля ты ничего не сделаешь! И в-третьих, если бы она и была, с какой стати мне отдавать такую ценность постороннему человеку, не партнеру и не родственнику?.. Отомстила, но легче не стало. – Выходи из машины, я покажу тебе, как нужно быстро и качественно проводить обыск, – вздыхает Пенелопа. – Ты будешь меня обыскивать? Здорово! – Руки в стороны, ноги раздвинь. Запоминай, пригодится. За двадцать две секунды я прощупаю тебя всю. – А нас видят в камеру! – я корчу рожи, пока Пенелопа шарит по мне руками. – Не дергайся. Стой смирно! – А что о нас подумает эта мадам, беременная от негра?! – Ладно. Садись, поехали. Ты спрятала дискету в машине? – Только представь, два трупа натурально пропали, а один натурально ожил! – такими словами встретил меня в морге Фрибалиус в половине одиннадцатого вечера. – Ты пойми, эти ситуации уже настолько обыграны желающими повеселиться писателями и сатириками, что попасть в них приравнивается к скучнейшему анекдоту, но тем не менее!.. – Я привезла тебе пирожные. – Спасибо, сердечко мое, дай поцелую в щечку. Громкий мокрый чмок в абсолютной тишине длинного тусклого коридора. – Вы только посмотрите! А ведь сегодня не моя смена! – это так патологоанатом Фрибалиус восхищается, открыв в своем кабинете коробку с пирожными и на всякий случай жалея себя в предполагаемой ситуации предполагаемого отсутствия. – Фрибалиус, сколько тебе лет? Забив рот пирожными, он некоторое время считает в уме, потом глотает и спрашивает: – Чтобы сделать что? – Чтобы лишить меня девственности. – Ну, печеночка моя, для этого нам нужно обсудить не мой возраст, а твой. Если я правильно помню, с момента нашего знакомства не прошло еще полных пяти лет, и тогда получается… получается, что ты еще несовершеннолетняя. – Мне скоро шестнадцать. – Отлично. Тогда позволь еще один вопрос, аорточка моя нежная, почему – я? – Потому что я тебя люблю. Потому что ты все сделаешь нежно и правильно. – Я тебя тоже люблю, суставчик мой тазобедренный, но не имею при этом никаких иллюзий в плане обладания. Зато имею сильные подозрения и даже, можно сказать, надежду, что ты совершенно забываешь о старом Фрибалиусе, как только покидаешь этот храм смерти. – Ты – самый лучший. Ты всегда добрый и веселый и ничего не боишься. – А это потому, селезеночка моя грустная, что я абсолютно одинок – ничего и никого не имею, вот и не боюсь потерять. У меня была жена, ее больше нет. У меня было призвание, престижная работа, профессорский статус и кафедра в институте. Квартира, автомобиль, дача, льготы, награды и громкое имя. Всего этого больше нет. – Почему? – Суета. Суета, фибромочка моя недозрелая, сжирает душу. Когда моя подпись – подпись профессора и известного хирурга, стала использоваться государством в фатальных целях, я отказался от суеты. И вот я тут! В храме смерти. Я и смерть остались, так сказать, наедине. Итак, я продал душу смерти, соответственно, я ее не боюсь, сама понимаешь, это профессиональная черта. Еще люди боятся боли, а я и боли не боюсь. – Ясно. Ты не боишься одиночества и смерти. Выпадение волос тебя тоже вряд ли волнует, – бормочу я и провожу рукой по гладкой голове Фрибалиуса. С момента нашей первой встречи он потерял почти все свои волосы. – Абсолютно! – А ты не боишься оглохнуть или ослепнуть? Ничего не видеть и ничего не слышать? – Это частичный вариант смерти, а смерти я не боюсь. – А вдруг ты заснешь летаргическим сном и тебя зароют живым?! – Не зароют. Я еще десять лет назад написал распоряжение, что мое тело должно быть отдано на изучение медикам, а невостребованные останки – кремированы. Я не стала спрашивать о своем последнем детском страхе – ужасе падения в разрытую могилу, я вдруг поняла, что это ужасно смешно – свалиться на кладбище в глубокую яму и кричать оттуда, взывая о помощи и пугая посетителей. – Почему ты смеешься, позвоночек мой звонкий? Хочешь посмотреть на девочку в ванной? – Отчего она умерла? – В том-то и дело, что она оказалась живой. Ее привезли на труповозке в обед, по записи – неопознанный покойничек, по предварительному диагнозу – передозировка. Я заступил вечером, услышал в холодильнике стук, думал – померещилось, открыл не сразу… – А почему в ванной?.. – Греется. У нее за восемь часов наступило смертельное переохлаждение. Пришлось срочно заняться реанимацией, вытащить из дезинсектора в ванной все трупные части и набрать в нее горячей воды. Девочка сначала не могла говорить, а потом ничего, стала петь и даже материться. Мы идем по коридору. Фрибалиус звенит ключами. В темной комнате стоят перевернутые вверх дном ведра – шесть штук, на каждом – по зажженной свече. – Что это такое? – я на всякий случай прячусь за Фрибалиуса, пытаясь разглядеть в сумраке стоящую посередине комнаты на высоких ножках ванную и человека в ней. – Лампа полетела. Лампа тут люминесцентная, она мигала-мигала два дня и сдохла. А девочка боится темноты. Девочка!.. Как ты тут? Тонкий голос отвечает грубым, нецензурным наречием. Я замираю. Этот голос мне знаком! Подхожу к ванной, смотрю на обритую голову, торчащую из темной воды, и выдыхаю, оцепенев: – Офелия!.. Фрибалиус вылавливает из воды тонкое запястье, слушает пульс, потом берет Офелию под мышки и пытается ее поставить. Не получается. – Я подержу ее на весу, а ты возьми простыню на тумбочке и оберни нашу Офелию. – Она жива?.. Она в порядке? – кое-как я набрасываю на худое длинное тело простыню. – Не бойся, аденомочка моя, теперь это не имеет никакого значения, – Фрибалиус перекидывает через плечо безвольное тело в простыне и, приседая с ношей, гасит одну за другой свечи на ведрах. – Как это?.. – Перспективы оказаться в морге неожиданно мертвой или заведомо живой взаимозаменяемы, с точки зрения логики. |