Онлайн книга «Молчание посвященных»
|
– Не шибко гони, бала-а-а! – кричит он, обернувшись на нарастающий конский топот. – Не шибко-о-о!.. Коня загонишь, стервец эдакий!.. А «стервец эдакий» с разбойным свистом, упершись босыми ногами в стремена, проносится мимо бешеным наметом. – Христос воскресе, деду-у-у-у! – доносится до старика его звонкий ликующий голос. – Воистину воскресе, внуче! – размашисто крестится тот, а за ним и другие старые казаки: – Христос воскресе! У глядящего вслед ускакавшему пацаненку Платона Григорьевича теплеют суровые глаза. Он останавливается и осеняет уносящегося внука и его коня крестным знамением. – Храни тебя бог, внуче, на шляхах-дорогах твоих, – шепчут губы старого казачины, и навертываются слезы на его выцветшие глаза. У церковной ограды пацаненок на полном скаку осаживает верного Чертушку и, не привязывая его, торопится в таинственный церковный придел, откуда несутся слова молитвы, которым вторит церковный хор. «Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ и сущим во гробех живот даровав!» – вслед за облаченным в золотую рясу священником повторяет молитву мальчуган и, подражая взрослым станичникам, крестится щепотью. С церковных икон смотрят на него православные святые. Под их строгими взглядами пацаненок робеет и, прошмыгнув ужом между молящимися земляками, торопится на колокольню. С высоты звонницы ему открывается бескрайний простор – зацветающая степь, утонувшая в вишенном и грушевом цветении станица и широкая излучина паводкового Дона-батюшки, сливающегося у горизонта с голубым небом. От этой земной красоты заходится пацанье сердечко, а одноногий звонарь в выцветшей солдатской гимнастерке сует ему концы веревок от двух малых колоколов: – Ишь, рот раззявил! – шамкает он беззубыми устами. – Накось, накось, малец, пособи маненько на подголосках… Баммм… Баммм… Баммм… – торжественно гудит большой колокол. Биммм… Боммм… Биммм… – вторит ему средний. Траммм… Тииимм… Тииимм… Траммм… – заливаются послушные пацаненку малые колокола. В перерыве звонарь вытирает с морщинистого лица пот и, постукивая деревяшкой, растягивает в довольной улыбке губы. – Уши у тебя слухастые, паря. Быть тебе первым станишным гармонистом, али в городе пальцами в роялю тыкать, – шамкает он… * * * – Боже мой, я все вспомнил!.. Боже мой, все!.. Эх, дед Тереха, жаль только, что не сбылось твое предсказание!.. Не сбылось!.. Не сбылось!.. – глядя на золотые купола, сверкающие нестерпимым блеском под жаркими лучами южного солнца, со звериной тоской прошептал Сарматов. Он троекратно перекрестился на невесть как оказавшуюся здесь, на берегу Южно-Китайского моря, православную церковь и, еще раз в пояс поклонившись ей, быстрым и решительным шагом направился в сторону набережной. – Я все вспомнил, сенсей, – радостно сообщил он подошедшему Осире. – О-о-о! – воскликнул тот. – Я очень рад за тебя, Джон! – Я не Джон, сенсей, – решительно рубанул рукой воздух Сарматов. – Казак я! Русский я!.. Русский!!! |