Онлайн книга «Петербургский презент»
– Да ну? Кого ж ты напрягал? – Какой-то банк. Точно не помню. – Ну, ты даешь. Не ожидал, растешь на глазах. Ты как, с оружием наехал или так, на словах? – С бутылкой «Русской». Крылов почесал подбородок. – Василич, дай пожрать. – Начинается. Тебя что, плохо на нарах кормили? Ах да, ты же у нас гурман. Дофинуа в сухарях, лангет по-швейцарски. Понимаю. – Чего, чего? – Лангет. Блюдо такое. Но ты знаешь, что-то мой личный повар приболел, так что с лангетом напряг. Могу устроить полтавскую котлету. – Да мне все равно. Я летом грибы сырыми жрал. Брюхо луженое. А вот мужик со мной сидел на «сутках» – так он собачатиной каждый день закусывает и ничего. Хотя это грех. – Ну, если с голодухи припрет, тогда это не грех. По большому счету, собака от курицы мало чем отличается. – Отличается. Этот до того доелся, что людоеды мерещатся. С куриц такого не бывает. – Какие людоеды? – Не знаю какие. Говорит, возле кладбища в Автово двое мужиков третьего слопали. Сырым. Топором башку – тяп, потом в кусты или в камыши, не помню, А вышли, придурка этого увидали – тоже чуть не сьели. Еле удрал. – Ха-ха, здорово. Как, интересно, человечинка на вкус? – А я вот думаю, если они этого дядьку съели, то вещички должны остаться. Может, съездить поискать, а то скоро зима, а у меня, кроме того, что на мне, ничего и нет. – Смотри, и тебя там съедят. – Ничего, я заговоренный. Только непонятно все-таки. Зачем человека вечером на свалку привозить и еще с топором. Может, правда, скушали? Кивинов откинулся на стуле. – Свалка? Это та, что за кладбищем? – Да, рядом с речкой. – Да, да, знаю. Стой-ка, а когда он это видел? – Ну, посчитать можно. Я 13-го влетел, а он уже шесть дней парился. Значит, числа 7-го. Или 6-го, смотря сколько он в ментовке сидел. – Он человека-то этого не запомнил? – А я откуда знаю? Он не говорил. Одного из этих видел. Говорит, здоровый, с бычьей головой и кулаками громадными. – Понятненько. 7-го, значит? Подожди-ка меня туг, только кактус не съешь, он колючий. Кивинов вышел из кабинета и заглянул к Петрову. – Мишель, пожар когда был? Кажется, 7-го? – Да, а что? – Ничего. Красненькая откуда течет? – С Пулково. В финский впадает. – Так. Одевайся, поехали на «сутки». – На какие сутки? – На Каляева. Ты себя плохо ведешь, пора тебя остудить. Кивинов вернулся в кабинет. – Как собакоеда этого звать? – Кажись, Серегой. Фамилию не знаю. – Ах, Серега, Серега, ты не стой у порога… Все, мы по-ехали. – Василич, а как же котлета? – Ах, да. Держи. На котлету и на пиво. На «Даблминт» не дам, перебьешься. Потом поболтайся где-нибудь, только не ныряй, рэкетир. – Ну, красавец, у нас к тебе чисто деловое предложение. Ты нам показываешь, где ты жил на свалке, а мы тебя отмазываем от оставшегося срока. Идет? – Не, не идет. Мне и здесь хорошо, зачем мне на волю? Опять собак жрать? – Хорошо, тогда обратное предложение. Ты все-таки показываешь, где располагается твоя загородная вилла, а мы тебе по блату еще пятнадцать суток устраиваем, ну как? – Это другое дело. Поехали. Договорившись с руководством заведения, Кивинов с Петровым забрали Серегу, посадили его в отделенческий «Жигуль» и поехали на свалку-помойку посмотреть, как живут отдельные представители все той же исторической общности людей. – Послушай, папа, – обратился Кивинов к собачатнику, – а может, тебе по пьяни история с этими мужиками померещилась? – Ну да. А «сутки» мне тоже померещились и нары? – Ладно, не сердись. Стремно как-то. Минут через сорок машина остановилась возле грунтовки, идущей прямо через свалку к видневшимся вдалеке камышам. Живописное местечко. – Ну, где твой кооператив? – Вон, сейчас налево и до упора. Детскую площадку увидите и тормозите. Машина снова тронулась и на малой скорости поехала к камышам. Наконец показался домик, рядом песочница с грибком. – Ничего местечко для детской площадки, – заметил Кивинов. – Кладбище под боком, речка-говнотечка, помойка. То-то радости детишкам. – Здесь парк был раньше да вырубили весь. – А ты в песочек заодно не играешься, куличи, котлетки? Это, что ли, твоя квартира? Серега подошел к домику и горестно покачал головой. – Совсем крыша сгнила. Придется переезжать. – Так вон, под грибком ночуй. – Там дует. – Ладно. Покажи лучше, где тачка стояла. И куда они мужика потащили. – Вот здесь. А вон дорожка, видите, в кустах? Туда и поволокли. Кивинов осмотрел место. С площадки в кусты уходила узенькая тропинка, направляясь прямо берегу. – Слушай, а что за машина была, не помнишь? – Ну, «зубило». – Восьмерка? – Не знаю, я не разбираюсь. Говорю, на зубило похожа. – А цвет? – Красный или малиновый. Темно было, я плохо разглядел. – Ладно. Миша, позаговаривай ему еще зубы, я схожу посмотрю. Кивинов вышел на тропинку и, всматриваясь в землю, направился к реке. Первые десять метров осмотр местной флоры и фауны ничего хорошего не дал, кроме двух найденных бутылок «Пепси-колы» и старой женской юбки. Зато, перешагнув десятиметровый рубеж, в кустах дикой малины Кивинов заметил характерный цвет обложки военного билета. Он сорвал пару высохших ягод, бросил их в рот, а затем достал билет. Удостоверение почти не пострадало от ленинградской непогоды, и Кивинов, развернув его, увидел фотографию еще живого сержанта Шабанова. Находка не сильно удивила его, скорей, огорчила, потому что в билете он не нашел ничего интересного, за исключением данных самого Шабанова. Обычно за целлофановые корочки любят засовывать всякие бумажки с телефонами, адресами и прочей ерундой. Увы, военный билет Володи в этом плане был чист. Надо бы акт изъятия составить, но где на свалке понятых найдешь. Крысы в акте не распишутся. Можно, конечно, Серегу-БОМЖа записать, но БОМЖей в понятые брать не рекомендуется, а поэтому придется в кабинете нарисовать. Сунув документ в карман, Кивинов двинулся дальше. Пройдя камыши и выйдя на берег, он, словно Петр Первый, приложил ладонь ко лбу и посмотрел вдаль. Больше ему просто ничего не оставалось ввиду того, что, кроме кучи мусора, он на побережье ни фига не обнаружил. |