Онлайн книга «Высокое напряжение»
Вообще у милиции с прокуратурой постоянно возникали трения на этой почве. Пару месяцев назад Главк накопал на прокуратуру массу компромата по поводу загубленных уголовных дел. Прокуратура в долгу не осталась — направила своих ревизоров в оперативные подразделения милиции, благо закон о прокуратуре разрешал ей копаться в милицейских секретных делах. Результаты ревизии были незамедлительно отправлены в Москву, и теперь оперы ждали новой, расширенной проверки уже генеральной прокуратуры. Кандидаты на заклание были определены сразу и теперь ожидали своей участи. Вся эта возня шла в ущерб общему делу, но ведомственные амбиции всегда были сильнее здравого смысла. Даже на очень высоком уровне, во время совместных совещаний милиции и прокуратуры, упрёки в адрес друг друга сыпались постоянно, и иногда в очень крутых выражениях. Не матерных, конечно, но крутых. В районе, где трудилась группа пролетарского гнева, отношения с прокуратурой также складывались не самым идеальным образом. Единственный нормальный следователь по кличке «Дядя Ваня», с которым оперативники всегда находили общий язык и который в своих решениях прежде всего руководствовался собственной совестью и трезвой логикой, был уволен месяц назад за пьянство. Сейчас в прокуратуре осталось всего три следователя, вместо положенных по штату двенадцати, одним из которых был стажёр без высшего образования, вторым — парнишка, едва закончивший университет, и третьим — Иголкин, имеющий стаж работы около года. Нехватка кадров была общим бичом как прокуратуры, так и милиции и служила главным аргументом при объяснении причин неэффективности своего труда. Иголкин, конечно же, гробил дела не по злому умыслу, а в силу своей перегруженности, но надо же хоть немного соображать, какие дела стоит гробить, а какие — нет. Ладно, выпустить на свободу до суда мужичка, нечаянно уронившему банку с огурцами на голову любимой жены, но Голубева-то куда? Иголкин выпускал и тех и других. Всё верно — хлопот меньше. Объявил человека в розыск и сиди кури. — Слушай, мастер, ты это серьёзно? — Куда уж серьёзнее. Я думаю, прокурор не даст санкцию. — При чём здесь прокурор? Ты уж отпечатай постановление, а с прокурором мы договоримся. Иголкин слегка смутился: — Хорошо, я посмотрю ещё. Но ничего не обещаю. Пока признания не будет, сам понимаешь… — Так было ж признание! Никто его за язык не тянул. Сам в ногах валялся. — А ты посмотри, что он сейчас пишет. Что его избили в милиции и заставили подписаться под чужим преступлением. — Да этого козла пальцем никто не трогал! — Я понимаю. Но он, к сожалению, имеет право говорить в свою защиту всё что угодно. Вас, кстати, придётся потом допросить по этому поводу. — Допрашивай. Только закрой мудака этого. Он уже поля не видит, кого угодно на «перо» посадить может! — Я пока ничего обещать не могу. Передопросите свидетелей, его поколите. Пока железных доказательств не будет, я греха на душу не возьму. — Тьфу ты!!! Костик с силой хлопнул дверью следовательского кабинета и выскочил в коридор прокуратуры. В вытрезвителе находился один Таничев, пытающийся выжать из себя какую-нибудь умную версию для написания плана по ОПД случившегося накануне убийства. Кроме стандартных мероприятий, ничего в голову не лезло, и Петрович решил немного отвлечься, вспомнив про имеющуюся в сейфе бутылку «Балтики». Идеи после пива рождаются более активно, это надо учитывать. Костик влетел в кабинет, с порога швырнул газету с делом на свой стол и прорычал: — Ух, козёл!.. — Что с тобой, душа моя? — Иголкин Голубева отпускать хочет. Мокрушника того. — Совсем? — Не знаю. Может, на подписку, может, совсем. Говорит — идите колите, иначе выпущу. — Так Голубь вроде в сознанке. — Был. В отказ пошёл. — Хм… Почирикать, конечно, можно, но я сомневаюсь, чтобы он признался. Я вообще был удивлен, когда он сразу колонулся. — Ему, кажется, Белкин наплёл, что мужик жив и показания уже дал. — А, ну, тогда вопросов нет. Я, конечно, попробую с Голубевым поболтать, я его, стервеца, ещё по первой ходке знаю. Но всё равно, стрёмный подход у Иголкина. — Чему удивляться?! Три следака на район, с делами завал, зачем ещё одно арестантское дело вешать на себя? Пусть лучше «глухарь». Чёрт, со стажёрами прокурорскими и то общий язык найти можно, но с этим упырём… — Ладно, кончай ныть. Пойду в КПЗ. Таничев быстро прикончил «Балтику», кинул в общий и единственный сейф недописанный план и двинулся беседовать с Голубем. Он предпочитал живую работу бумажной муре. Изолятор временного содержания находился в пяти минутах ходьбы от вытрезвителя, как раз по соседству с дежурной частью РУВД. Раньше оперов спокойно пускали в районную тюрьму для бесед с задержанными, но сейчас, опасаясь всяких проверок, требовали разрешение на беседу, подписанное следователем. Это правило не распространялось разве что на Таничева, ввиду его давних приятельских отношений с начальником тюрьмы. Поприветствовав всех находящихся в дежурке, Петрович взглянул на список лиц, содержащихся в изоляторе. — А что, прокурорские вместе сидят? — Да, сделали, чтобы не путать. Напротив фамилий Голубева и его сокамерника стояла фамилия Иголкина. Сосед Голубя был задержан за попытку изнасилования. — С этим-то что? — указал на насильника Таничев. — Отпустят сегодня на подписку. — Во сколько? — Через пару часов. Голубев был задержан позже насильника, поэтому и выпущен должен быть позже. Часа на три. А может, и вместе, чтобы Иголкину лишний раз не ходить в ИВС. — Коля, мне бы пошептаться надо вот с этим. — Таничев ткнул не на фамилию Голубева, а в его соседа. — Там свободно, в кабинете? — Пока никого, только быстро давай. Зайдёт какой-нибудь мудила, без премии останусь. — Я отоврусь, если что. Да мне и недолго. — Пошли. Громыхая ключами, начальник тюрьмы вылез из-за стола и, пройдя небольшой коридор, остановился перед дверью-решеткой, отыскивая нужный ключ в связке. — Да, Коль… Ты это, не трепли никому. — Само собой, в первый раз, что ли? — Ну, давай. Через минуту Таничев сидел в следственном кабинете в ожидании задержанного. Конвоир ввел паренька лет двадцати, трусливо пожимающего плечами и с опаской поглядывающего на опера. Вероятно, в отделении оперы подкинули сексуалу пару «фиников» перед отправкой в тюрьму. — Садись, приятель. Парень быстро исполнил указание. |