Онлайн книга «Колумбийская балалайка»
|
Лопес не боялся. Пока. Но… уж больно прочным оказался ремень, можно и не успеть. Его не держат под прицелом, это хорошо. Расслабились, думают, все кончено, они победили, скрутили старого волка… Но у старого волка еще есть зубы. Оружие только у старика и крепыша, нет, вон еще пистолет у рыжей бабы, но где-то еще один автомат — по грузовику-то палили из трех стволов… Надо тянуть время. Времени мало не только у русских, но и у Лопеса. Надо говорить. О чем угодно: о Диего Марсиа (ни слова о Маэстро и о Падре!), о «Бискае», о проблемах с запоминанием цифр — только бы не о… о чем?! Он же сам ни черта не знает!!! Время, время… В манжете защитного цвета куртки у него была спрятана половинка бритвенного лезвия — именно на такой вот случай. Нащупать ее при поверхостном обыске практически невозможно. А вот если пленный знает, где она лежит, да если на нем не металлические наручники, да если руки связаны за спиной — тогда никто ничего не заметит… Ему удалось извлечь лезвие, прикоснуться им, сжав в пальцах, к стягивающему запястья ремню… Время. — Я буду говорить, — с испугом в голосе заявил он, стараясь не переигрывать. — Не надо пыток, я все скажу… Татьяна старательно переводила. Тут нарисовался Миша — с каким-то проводом в руках, явно выдранным из недр мотора. Деловито похлопал им по ладони, сказал: — Ну вот что, братан, либо ты… — Молчать! — прикрикнул на него Лешка. — Он вроде сам колется… * * * Более подходящего момента не будет — все на миг отвлеклись на приближающегося бодрячка. Мадре де Дио, не оставь меня… Никто не успел ничего понять. Словно произошел маленький беззвучный взрыв — вылетевший из-за спины кулак пленного впечатался в челюсть Алексея, и тот отлетел метра на три от грузовика, распластался на земле, одновременно нога в тяжелом армейском ботинке ударила Борисыча в коленную чашечку, Борисыч охнул и согнулся пополам, секунда — и вот освобожденный пленный уже на ногах, разлетаются обрывки ремня, уже тянется за выпавшим из рук старика автоматом, хватает его за ствол, приклад летит дубинкой в голову Михаила… А потом произошел второй беззвучный взрыв. Взметнулась копна рыжих волос, удар ребром ступни отшвырнул Лопеса на задний борт грузовика, сержант с хрустом влепился затылком в старые доски, автомат выронил, но сам не вырубился — помотал головой, успел поставить блок на атаку слева, ударил правой, промахнулся… и замер, когда ему в лоб уперлось холодное дуло пистолета. — Хийо де пута, — сквозь зубы проговорила Люба, ногой отшвырнула автомат подальше и больно вдавила ствол в кожу пленника. — Сабес ло кэ афес! Пленник стоял молча, хрипло дышал и смотрел на рыжеволосую с бессильной ненавистью. Держа пистолет на вытянутой правой руке, не оборачиваясь, Люба приказала по-русски: — Всем — десять метров назад. Летисия… Короткая фраза на испанском — означавшая, видимо, то же самое, потому что смуглянка обалдело закивала и полезла через борт. Встала рядом с Алексеем. Очень близко. Снова по-русски: — Десять метров назад, я сказала! Борисыч со стоном поднялся на ноги. — Любка, твою мать… — начал было Алексей, держа обоих, Любу и пленника, на прицеле. Говорил он невнятно — скула стремительно распухала и наливалась багрянцем. — Ну-ка отойди, подруга, — яростно простонал Борисыч, — дай-ка я ему сейчас… — Выполнять, живо! Времени мало. Сказано было негромко, но с такой властной интонацией, что все помимо воли повиновались (подчинение, увы, сидит в подкорке каждого рожденного в СССР). Отошли назад по дороге и сгрудились в кучку, бросая на оставшихся у грузовика ошалелые взгляды. — Лешка, ты что-нибудь понимаешь? — тихо спросил Борисыч, растирая колено. — Не, — помотал головой Алексей. И пояснил: — Я охреневаю… — Это ж твоя вроде баба. — нахмурился Мишка. — Мне показалось, или она действительно по-ихнему рюхает? — Рюхает. И еще как. На стопроцентнейшем испанском, — ответила Татьяна Леше. — Лучше моего. С каким-то местным акцентом… Смотрите, она и сейчас говорит что-то, а тот явно отвечает! — Не нравится мне это, ох как не нравится… — Бред… Она же не… ну полный бред… — А как она его — бах, бах, бах! — осклабился Вова. И вдруг вздохнул горемычно: — Домой хочется. Надоело вусмерть… Разговор (или допрос?) закончился минут через семь — Любка отступила от пленного на три шага, не опуская пистолет, крикнула: — Алексей, подойди! Леха медленно, с опаской приблизился, не зная, кого держать на прицеле. — Его на мушке держи, — подсказала Любовь. — А я ему пока руки свяжу, по-нормальному, не то что ты… Алексей молча повиновался. Подошли и остальные. Закончив, Любовь устало, как-то по-мужски опустилась на землю, поглядела на столпившихся вокруг соотечественников, на Летисию. Лопес, вмиг постаревший лет на десять после допроса (все ж таки допроса?), с пустым взглядом тоже осел — как тряпичная кукла. — Ну? — тускло спросила Люба. — Чего уставились? Я ж говорила — нужно было его лицом к дереву сажать. Его, кстати, Лопесом кличут. — Ты кто такая? — неуверенно спросил Алексей, водя стволом автомата от Любы к пленному. — Ты его разговорила? — Ага. Но толку-то — он сам ничего не знает. Поручили захватить шестерых русских и доставить начальству. Вот и все. — Врет, — убежденно сказал Борисыч. — Не думаю. Я ему такие имена напомнила, о таких знакомствах своих намекнула, что он не посмел бы… — Ты кто такая? — вслед за Алексеем слово в слово повторил Мишка, глядя на нее исподлобья. — Уходить надо, — угрюмо сказала Люба. — У развилки действительно должен быть пост, и если там заметили дым… — С места не сдвинусь, пока не расколешься, — рявкнул Мишка. — Ты кто? Где по-испански насобачилась?.. — И вдруг недобро прищурился: — Разводила нас, да? — Разводила, — легко согласилась Люба. — Ради вашей же, дураков, пользы… Ладно, раз сама виновата, раскрылась, кое-что расскажу… не все, хоть режьте — просто права не имею. — Она неторопливо встала, театрально бросила ладонь к «пустой» голове: — Разрешите представиться: майор Любовь Варыгина, сотрудник внешней разведки России. — Типа мент, что ли? — потрясенно выдохнул Мишка. А она собрала растрепанные волосы в пучок на затылке, связала их в «конский хвост» невесть откуда взявшейся резинкой… И словно преобразилась. Изменились не только интонации — изменились ее манеры, походка, жесты, взгляд… словно Любу вдруг подменили на сестру-двойника, которая никогда не танцевала в стриптиз-клубе в Свердловске, а всю жизнь прослужила, скажем, в элитной части ВДВ. |