Онлайн книга «Фея Карабина»
20 – Тянь, ты жив? Пастор отказался от идеи собрать все лекарства. Отдельные таблетки, аккуратно пройдя повороты лестницы, допрыгали по ступенькам до первого этажа. На площадке четвертого в строгом шелковом платье сидела согнутая в три погибели бабушка Хо и попискивала при каждом вдохе. – Ты жив? – снова спросил Пастор. – Вроде меня только что убили. – Сможешь подняться? – Покойники идут на небо своим ходом. Пастор обнял бабушку Хо за ребрышки и помог ей добраться до двери Джулии Коррансон. – Приехали. Тянь затруднился бы сказать, к чему в точности это относилось – к затраченным усилиям или к тому зрелищу, что предстало перед их глазами за распахнутой дверью квартиры. Поскольку Пастор не издавал ни звука, Тянь обернулся. И испугался, увидев лицо «сынка». Пастор смотрел на груды развалин так, как будто речь шла о его собственной квартире. Он был настолько потрясен, что без сил сполз вдоль дверного косяка. Лицо, белое как мел. Застывший взгляд. Открытый рот. – Да что ты, сынок, кражи со взломом не видел? Пастор поднял пудовую руку. – Видел. Как раз видел. Не беспокойся, Тянь, сейчас пройдет. Они долго стояли на пороге, словно опасаясь усугубить беспорядок в доме. – Во все дырки залезли, – сказал Тянь. Наконец Пастор поднялся. Но выражение глаз у него не изменилось. – Малоссен не мог сделать этого в одиночку. – Малоссен? – Это фамилия того типа, который сбил тебя на лестнице. – Он что, по дороге вручил тебе визитную карточку? – Джулия Коррансон написала о нем статью, там были фотографии. Голос Пастора звучал далеко, как будто он говорил в себя. – Малоссен, говоришь? Запомним, – сказал Тянь. Теперь они двигались по комнате, высоко поднимая ноги, так, как с несколько запоздалой осторожностью ходят по груде обломков. – Их было по крайней мере двое-трое, да? – Да, – сказал Пастор. – Специалисты. Строители. Видно по работе. В его задумчивом голосе слышалось что-то вроде ярости. – Смотри, – добавил он, – они даже вскрыли проводку и залезли в электрические розетки. – Как думаешь, чего-нибудь нашли? – Нет. Они не нашли ничего. – Откуда ты знаешь? – Крушить они стали от досады. Тянь осторожно поворошил обломки. – А что, по-твоему, они искали? – Что можно искать у журналистки? Присев на корточки, Пастор вытащил фотографию, зажатую обломками разбитой вдребезги рамки. – Смотри. На снимке был изображен мужчина в белом мундире, висевшем на нем, как на вешалке, в судорожно сжатой руке – белая фуражка с дубовыми листьями. Его насмешливый взгляд, казалось, был направлен прямо на Тяня и Пастора. Мужчина стоял у куста вьющихся роз, который был выше него. Мундир был ему так велик, что казался с чужого плеча. – Папаша Коррансон, – пояснил Тянь. – В мундире губернатора колонии. – Он что, болен? – Опиум, – ответил Тянь. Впервые Пастор по-настоящему понял смысл того выражения, которое употребляли Советник и Габриэла применительно к одному из своих старых больных друзей: «Он опустился». Судя по снимку, отец Джулии Коррансон сильно опустился. Что-то в нем окончательно сорвалось с якоря. Кожа и кости не стыковались друг с другом. Огонь в глазах казался опьянением от последнего погружения. Пастор вспомнил фразу Советника по поводу болезни Габриэлы: «Не хочу видеть, как она пойдет ко дну». Нечеловеческим усилием Пастор отогнал от себя парный образ Советника и Габриэлы. – Вот мне интересно знать… Чешущий в затылке Тянь сильно напоминал таиландскую крестьянку перед разрушенной тайфуном хижиной. – Этот Малоссен… Пастор с натугой пошутил: – Никак не можешь забыть? – Ребра напоминают. Он ведь шел отсюда? – Может быть. – По-моему, когда он на меня напоролся, у него в руке были фотографии? Или пачка бумаги? – Фотографии, – сказал Пастор. – Он их выронил от удара, я подобрал. – Ты как думаешь, он их нашел здесь? – Спросим у него самого. * * * Квартира Джулии Коррансон располагалась над почти приличным ателье по пошиву одежды. Оно было единственным в квартале, и там отпускали своих закройщиков-турок всего на два часа позже конца рабочего дня. Никто в ателье не мог вспомнить, чтобы в квартире наверху шумели. – Только слышно иногда, – заявил хозяин (славный малый, весь в дутом золоте), – что пишущая машинка стучит. – Давно вы ее не слышали? – Точно сказать не могу, пожалуй, недели две… – А съемщицу давно не видели? – Ее вообще не часто увидишь. А жаль! Скроена на славу. * * * Начался дождь. Настоящий весенний ливень посреди зимы. Резкий холодный дождь. Пастор молча вел машину. Тянь спросил: – Ты не заметил, в этом разгроме не было пишущей машинки? – Нет. – Может, она ее носит с собой? – Может быть. Дождь… Под таким же точно дождем Пастор шел на свое последнее свидание с Советником и Габриэлой. «Дай мне три дня, – попросил Советник, – через три дня приходи, и все будет улажено». – Давай заедем в Магазин? – внезапно предложил Пастор. – В Магазин? – Последняя статья этой Коррансон была посвящена Магазину. Малоссен там работал козлом отпущения. – Козлом отпущения? Это что за глупости? – Объясню по дороге. * * * От молодого и свежевыглаженного замдиректора Магазина по кадрам, носившего средневековую фамилию Сенклер, они узнали немного. – Это совершенно несерьезно. Мне уже доводилось беседовать по этому поводу с некоторыми из ваших коллег. Мы никогда не использовали Малоссена в качестве козла отпущения. Он работал у нас контролером ОТК, а своей отвратительной привычкой рыдать перед покупателями он был обязан исключительно своему характеру. – А разве не из-за этой статьи Джулии Коррансон вы выгнали Малоссена с работы? Молодой замдиректора вздрогнул. Он не ожидал, что эта вьетнамка станет задавать ему вопросы. Тем более голосом Габена. У них над головами по большому стеклянному куполу Магазина с тропическим упрямством барабанил зимний дождь. «Я бы не смог работать в торговле, – подумал Пастор, – надо иметь ответы на все». Он вспомнил, как Габриэла однажды сказала: «Этот мальчик никогда не отвечает. Он умеет только задавать вопросы». – «Наступит день, и он ответит на все вопросы разом», – пророчески заявил Советник. |