Онлайн книга «Аберистуит, любовь моя»
|
– Вы глупец, мистер Найт, – произнес он. – Вы еще пожалеете, что оскорбили нашу семью. После их ухода я полежал некоторое время на полу, глядя на опрокинутую комнату, – до того злой, что поначалу даже не замечал, как у меня над ухом наливается крупная болезненная шишка. Зазвонил телефон, и я снова взобрался на кресло. – Ну? – Привет ищейкам! – Амба? – Вот, решила позвонить, узнать – ты как, не передумал? – Насчет чего? – Насчет напарника. Я прижал трубку к щеке и ничего не ответил. – Ты меня слушаешь? – Слушай, Амба… – Я знаю, ты думаешь, я еще ребенок и все такое, но, кажется, я знаю, кто за всем этим стоит. – Послушай, Амба… – Полиция в непонятках, но… – Амба! – сказал я резко. В трубке на секунду воцарилось молчание. – Это не игра. Если тебе об этом что-то известно, ты должна сообщить в компетентные органы. Она презрительно бзднула губами: – Полиция! Если все оставить им на откуп, в школе не останется в живых никого. – Это не игра, девочка. – Пятьдесят пенсов в день. И все тут. Я покачал головой: – Обломись. – Если вдруг передумаешь, я буду на Пирсе. После заката вечер стал не прохладнее, а, напротив, жарче, и часов примерно до десяти люди, гулявшие по Набережной, потели сильнее, чем днем. По мере того, как нарастала жара, плиты мостовой, подобно цветам, распускающимся в сумерки, начали источать явственный аромат летней ночи. Своими оттенками такой букет на несколько дней осчастливил бы дегустатора вин. Тяжелые ноты жареного лука, разлитого пива, отчетливый привкус просушенных солнцем морских водорослей; а поверх этого – кокосовое масло, пот, растаявшее мороженое, дешевый лосьон после бритья и собачья моча. Эта вонь была неотъемлема от уличных фонарей, как благоухание хвои неотъемлемо от елочных гирлянд; запах, который в фотоальбоме души навсегда будет связан с тремя конкретными звуками: приглушенным рокотом волн, электронным перезвоном игральных автоматов и воем мараз-мирующихбаньши [19] – полицейскими сиренами. В «Мулене» меня проводили за столик всего в двух рядах от эстрчды. Для меня тогда это ничего не значило, стол как стол, – так молодость ничего не значит для того, кто обладает ею безотчетно. Я понятия не имел, что безутешная армия обожателей Мивануи, сидевшая позади, за колоннами, вытягивая шеи, завидливо следит за моим продвижением. Подошла Бьянка еще с одной девушкой: – Привет, это Пандора! – Панди! – объявила девица, протягивая руку. Она была очень маленькая – наверное, чуть выше пяти футов, симпатичная, в костюме судовой горничной. Я пожал ей руку: – Рад с вами познакомиться. Бьянка обернулась к Пандоре: – Наверно, теперь будет нам покой наконец. – Давно пора, – ответила Пандора. – А в чем дело? – спросил я. – В тебе, конечно, – сказала Пандора. – Мивануи только о тебе и говорит. – Да ну вас! – Луи то, Луи сё… – Надоело до ужаса. – Ой, ты бы ее послушал! – Пандора закатила глаза и заставила себя вспомнить, до чего это утомительно – весь день поминутно раз за разом слышать мое имя. – Пришлось попросить, чтобы заткнулась. «Да кому какое дело, что он такой красавец?» – сказали мы. Я рассмеялся, услышав эту чепуху: – Думаете, я вчера родился! – Правда-правда! – хором пропели они. Появилась Мивануи: – О'кей, девочки, сгиньте! Ищите себе своих мужчин! – Ох, простите-извините! – И они жеманно посеменили между столиков с делано обиженным видом. Мивануи проводила их взглядом. – Ох уж эта Панди. Все мужчины по ней сохнут. Клюют на ее беленькие носочки. И не скажешь, что в правом у нее выкидной нож, да? – Она поцеловала меня в щеку и села. – Не думала, что ты вернешься. – Почему? – Не знаю, просто не думала. Наверное, хотела, чтоб ты вернулся. – Правда? – Конечно! Извини, что я нагрубила тебе в конторе. – А что – нагрубила? – А что – нет? – По-моему, нет. Подошел официант. – Мне скоро на сцену, но можно выпить по-быстренькому. Закажи. – Что будешь? – Все равно. То же, что и ты. Я заказал два неразбавленных рома. – То есть я понимаю, из-за чего ты не берешься за такое дело. – Ты больше ничего не слышала о своем кузене? Она грустно покачала головой: – Нет, его мама сходит с ума. – Я тут порасспросил, может, кто-то что-то слышал. Она посмотрела на меня распахнутыми глазами: – Неужели? – Там-сям понемногу – ничего особенного. – Сколько я тебе должна? – Разумеется, ничего. – Но я же должна дать тебе что-нибудь. – Она взялась за свой ридикюль, но я удержал ее, положив ладонь ей на руку. – Мне нужно у тебя кое-что спросить. Днем после того, как ты побывала у меня в конторе, туда вломились Друиды – они что-то искали. Что-то важное для них – и, похоже, они думают, что это дала мне ты. Не знаешь, что это? Мивануи опешила: – Нет, ни малейшего понятия. – Она попыталась открыть сумочку. – Я должна тебе что-нибудь дать. – Не надо, – сказал я. Она сморщила лобик, а затем просияла: – Знаю, я скажу им, чтобы они не ставили тебе время в счет. Теперь опешил я: – Какое время? – Которое ты сидишь со мной. Мои глаза округлились. – Ты хочешь, сказать, что собиралась выставить мне счет? – Ну конечно! Я обязана! – Но я думал… я думал… – Я лишился дара речи. Что я думал? – Черт, Мивануи, я думал, ты здесь со мной сидишь, потому что тебе этого хочется! – Но это так и есть! – И ты собираешься мне выставить счет? – Конечно… Ой, Луи… – Она взяла меня под руку и придвинулась совсем близко. – Не будь таким. Это ведь моя работа, понимаешь? – Но… |