Онлайн книга «Аберистуит, любовь моя»
|
– Он разве похож на человека, у которого есть страховка? – Не фмотрите, фто он такой, внаю я этих пройдох… Раздался резкий щелчок, и мы все посмотрели на портшез. Между занавесей показалась рука – ни дать ни взять длань монарха из рода Бурбонов. Рука нетерпеливо махнула – Валентин бегом бросился к портшезу и просунул голову за занавески. Воцарилась гнетущая тишина; изредка ее нарушал только ИродДженкинс – он похрустывал пальцами. Я поймал себя на том, что не в силах отвести от него взгляд. Даже спустя двадцать лет вид человека, пославшего Марти в гибельный кросс, повергал мою душу в дрожь ужаса. Валентин вернулся и заговорил со мной: – Мифтер Лавфпун выравает вам фвои комплименты и профит напомнить, фто крайний фрок нафего уговора ифтекает сегодня на вакате. Он говорит, фто фолнтфе ваходит в 21.17. – Затем, повернувшись к остальным: – О'кей, пропуфтим этот удар и продолвим. И они пофланировали прочь. – У-ух! У меня от них просто мурашки по коже, – поежилась Мивануи. Солдат сел и скрестил руки на коленях. Шинель его была изорвана и грязна, а длинные волосы колтунами торчали из-под знаменитого зеленого берета. – Спасибо за помощь. Меня звать Кадуаладр. [21] – Луи и Мивануи. Он кивнул: – Певицу-то я узнал. Афиши видел. Мивануи улыбнулась: – Вы теперь нормально себя чувствуете? – А то как же. Тюкнуло-то легонько. – По мне, так довольно громко тюкнуло, – засмеялся я. – Нет-нет. Пустяки. Это же ведь я от голода. Слабость меня с ног сбила, а не мячик этот. – Здесь возникла минутная растерянность; наконец мы догадались, что старый солдат не отрывает тоскливых глаз от нашей снеди. – Ах да! – Я залез в корзину, отломил цыплячью ножку и протянул ему. – Что вы! Что вы! – запротестовал воин. – У меня и в мыслях не было покушаться на ваш пикник. – Да ничего страшного, – сказала Мивануи. – Честное слово! – Да, угощайтесь, пожалуйста. – Ни в коем случае, – не унимался он. – И слышать об этом не желаю, хотя, если вам без разницы, я бы не отказался попробовать курочку, чтобы вспомнить, каково это на вкус. Давненько не случалось, знаете ли. Мы с Мивануи переглянулись. – Ну что ж, по мне, так и здесь неплохо. Мы перетащили корзину с поля на верхушку одной из дюн. Потом нашли песчаный пятачок с внушительным видом на океан и принялись за пикник. Кадуаладр ел жадно, наплевав на примету, будто так он приманит волка – его хищник уже отощал настолько, что подох бы и от удара хворостинкой. Цыпленок и хлеб, шампанское, мороженое и вишневый пирог исчезли, как не бывало. – Этот учитель валлийского, – сказала Мивануи. – Воображает, что он прямо такой-разэтакий. Я засмеялся: – Потому что он такой и есть. Великий Маг Совета Друидов, директор школы, лауреат поэтических премий, ученый… да к тому же – герой войны, насколько я слышал. Кадуаладр сплюнул куриный хрящик: – Герой войны, держи карман! Мы оба уставились на него. – Я воевал с ним бок о бок в шестьдесят первом. Помнится, тогда он в портшезах не разъезжал. Был, как все мы, напуганным тощим пацаном, и ему хотелось домой, к мамочке. – Наверное, это было ужасно, – проговорила Мивануи. Старый солдат кивнул: Мне в ту пору было семнадцать, и дальше Суонси я никуда не ездил, да и туда – только Рождественского Деда поглядеть. Сильней всего мне запомнился холод. И еда – эта школьная столовская картошка. – Он горько рассмеялся. – Детишки в школах из солидарности отказывались от обедов в нашу пользу. Пока мы им не написали, чтобы они так больше не делали. – Он хохотнул и, достав обрывок газеты и табак, принялся сворачивать самокрутку. – Лавспун получил Крест Асафа, так ведь? – бодро спросила Мивануи. Солдат кивнул: – За то, что всю войну просиживал штаны в самолете. – Он его получил за рейд на Рио-Кайриог. – Тень боли промелькнула по лицу солдата при этих словах, и Мивануи торопливо добавила: – Мы… мы… это в школе проходили. Кадуаладр горько рассмеялся: – Готов спорить, мою версию вы не проходили. – Он смолк, словно готовясь припомнить горькие события тех давних времен, однако раздумал. Покачал головой и проговорил отстраненно-печально: – Да уж, готов спорить, это вы не проходили. Больше он ничего не сказал и весь ушел в «козью ножку». Легкий шорох скручиваемой бумаги слился с дыханием ветра в песчаном тростнике. Мы не сводили глаз со старого солдата, и Мивануи беспомощно глянула на меня – она корила себя за то, что упомянула битву, о которой никто не хотел говорить. Рио-Кайриог, река, неспешно петляющая у подножия гор Сьерра-Махинллет. Самая прославленная и самая бесславная битва того конфликта. Было объявлено о великой победе, медали раздавали направо и налево, как леденцы. Но ни один из тех, кто вернулся домой, не хотел об этом говорить. Я принялся собирать остатки пикника, и Кадуаладр встал: – Благодарю за угощение. Было очень мило. – Куда вы идете? – спросил я. – Может, вас подбросить по пути? – Вряд ли получится. Разве что вы едете в никуда. – Вы скажите, куда вам, и мы довезем. – Да нет, я правда иду в никуда. И если не окажусь там раньше времени – уже хорошо. Мивануи взглянула на меня – я пожал плечами. – Ну ладно, как-нибудь свидимся. Он кивнул и поплелся прочь. Мы глядели, как он спускается по камням на песок, к прибою. Затем он повернул к Борту и зашагал по кромке моря. Он не оглянулся. Полтора часа спустя мы сидели на веранде ветхого деревянного бунгало Эванса-Башмака и пили чай. Сад, глядевший на устье реки, был заполнен антиками: там ржавели детские качели, лежала перевернутая лодка с погнившей обшивкой, из заболоченного пруда торчала старая коляска, кругом среди метелок травы валялись автопокрышки. Канава, заполненная сланцево-серой водой, да натянутая меж двух бетонных столбов обычная проволока служили изгородью. Вдали за неустанно струящимися водами виднелся Абердовей – Шангри-ла [22] мятущихся душ Аберистуита. Учитывая темперамент порожденного ею сына, Мамаша Эванс оказалась на удивление ласковой и рассудительной женщиной: мягкий взгляд серых глаз, сияющие белые волосы узлом на затылке и лицо, изможденное мириадами забот матери-одиночки, произведшей на свет сына-бунтаря. Она печально покачала головой: |