Онлайн книга «Аберистуит, любовь моя»
|
– Где она? – Прошу тебя – ее забрали. Я поторопил его взглядом. – Лавспун и его крутые ребятки. Она, слышь, у меня сочинение украла, сучка глупая. В смысле, мне пришлось им рассказать. Они бы меня убили, если б узнали; наверно, и так убьют. Он пожирал взглядом наковальню. – Куда они ее увезли? Он покачал головой: – Не знаю. Правда не знаю. Я дал наковальне немного покачаться, чтобы освежить его память. Он закричал: – Да с чего бы им, мать-его, передо мной отчитываться?! – Слушай, дерьма куча, мне плевать, что они тебе сказали и чего не говорили. Я пытаюсь найти девушку, пока вы, обезьяны, ее не изуродовали. Короче, или я ухожу из башни и знаю, где она, или твоим, мать-его, часам пришел конец. Он осел на пол и схватился за голову: – Лавспун в школе. – Что он там делает? – удивленно спросил я. – Он туда каждую ночь ходит… к себе в кабинет… пишет… и… Он умолк. – И?… – И любуется на свой Ковчег. – Он пожал плечами. – Туда он и ходит. – Даже в четыре часа утра? – Он будет там. Он совсем перестал спать. Я оттащил наковальню и пошел к двери. – Если ты солгал, я вернусь со своей наковальней. Ничего не изменилось: скрипучие полы, застоявшийся запах носков и дезинфекции, скелеты вешалок – голые, разве что кто-нибудь изредка забудет свою куртку с капюшоном. Однако ночь сообщала всему внеземной призрачный облик. Вскрыть замок было так же просто, как и двадцать лет назад, когда мы приходили помочиться в спортивные кубки в актовом зале. Я крался по коридору, кафель верещал под ногами, как птицы в дождевом лесу. Трудно поверить, что Лавспун будет тут в четыре часа утра, но Пикель оказался прав. В конце коридора, за фойе я увидал, что из-за двери пробивается полоска света. Кабинет старших преподавателей находился сбоку от главного фойе, и его прозвали «Аламо». [30] Мощный павловский рефлекс, проспавший два десятилетия, пробуждался во мне по мере приближения к цели. Во рту пересохло, уши запульсировали в ожидании, что их неминуемо надерут. Некая сила пыталась вновь обратить меня в униженного, беззащитного школьника. В которого можно метнуть стерку для доски, которого можно за ухо поднять в воздух или оттаскать за волосы. Выбранить с дешевым сарказмом и запугать так, что он уже не сможет ответить. Где мне взять мужество, чтобы противостоять Лавспуну? Обвинить его в убийстве пятерых учеников? Да какое вообще твое дело, мальчик? А вдруг у него при себе трость? Я помедлил перед дверью, и тут изнутри донесся голос: – Заходи, дружок, что ты там мнешься! Он сидел у себя за столом, боком ко мне, сгорбившись, и проверял сочинения. Не поднимая глаз, поднял руку – мол, подожди. Я встал прямо, вынул руки из карманов и тут же выругал себя за то, что пресмыкаюсь. Горела только настольная лампа, и за окном виднелся огромный деревянный Ковчег, который уже занял почти весь пустырь у стадиона. Он сиял в ярком белом свете фонарей, а вдоль него прохаживались патрули охраны. Лавспун закончил проверять работы, театральным жестом захлопнул последнюю тетрадь и посмотрел на меня. – По поводу той девушки, не так ли? – И добавил, переключив наконец все внимание на новый предмет: – Глупая девушка. Я молчал, не сводя с него глаз. Он внимательно всмотрелся в мое лицо, пытаясь припомнить, где именно я нахожусь в бесконечном ряду прыщавеющих писклявых отроков, которые заполнили его жизнь, этих мальчишек, вероятно, уже неразличимых, как листья, что замусоривают двор каждую осень. – Консультант по профориентации мистер Баллан-тайн говорит, ты – частный сыщик? Я не ответил, и старый учитель валлийского поцокал языком, размышляя над достоинствами выбранной мною карьеры. – Я всегда прочил вам что-нибудь более клерикальное. Выпьете? Он вытащил бутылку вина из-за лампы на гибкой ноге. – Мне пить не хочется. – «Шардонне-Фестиниог» 1973 года. Весьма, поверьте, недурное. – Он налил себе стакан и добавил: – У меня сложилось впечатление, что стереотип обязывает крутых частных сыщиков выпивать при всякой возможности. – Да пошли вы! Учитель слегка поморщился, затем сказал: – А! – и принялся мягко постукивать пальцами по столу. – Где она? Он слабо улыбнулся и едва заметно пожал плечами: – Я не знаю. – Еще одна попытка. – Нет, я и в самом деле не знаю. – Он чуть наклонился вперед и уставился на меня. – Кстати, я не помню, чтобы вас учил. – Вы раскололи мне зуб, когда швырнули в меня стерку для доски. Он протянул руку, взялся за перо, но тут же положил его на место. – Как все ужасно запуталось. Явно девица пошла на это ради вас. Даже в темноте я не смог скрыть свою реакцию. Лавспун рассмеялся: – Как романтично. Во всяком случае, вы более подходящая партия, чем Пикель. Так что осуждать ее не приходится. – Просто скажите мне, где она, и вам ничего не будет. – Будет? Мне? – переспросил он с наигранным удивлением. – При том, что напендюлять вам надо бы – отплатить за все хорошее. Учитель валлийского только языком прищелкнул от таких выражений, затем любовно погладил изящную резную ручку своего кресла. Напоминало оно трон. – Вы знаете, что собой представляет это кресло? Я знал другое: он пытается выиграть время, обдумывает выход или надеется, что кто-нибудь войдет, – но течению его беседы было трудно сопротивляться. – Это кресло барда с Айстедвода. Вы его выиграли за стихи. – Трижды. Потому-то мне и позволили оставить его у себя. – Как кубок мира бразильской команде. Он моргнул. Потом устало поднялся и через темный кабинет перешел к окну. – В том-то и беда с такими, как вы, Найт, – вы только, и знаете, что высмеивать. Ломать. Вы не умеете созидать. И никогда не умели. – И каким боком сюда вписывается убийство учеников? – Мозгли не повезло. – Вы еще расскажите, что, не разбив яиц, не сделаешь омлет. Он пожал плечами и повернулся ко мне: – А что – неплохая философия. |