Книга Дочь Клеопатры, страница 87 – Мишель Моран

— Лжешь! — выкрикнул адвокат Аквилы.

— Я докажу вам, что не лгу! Девушка, которую вы видите перед собой, никогда не была рабыней. Я приведу десяток людей, наблюдавших ее рождение и готовых подтвердить…

— Каких людей? — подал голос его противник. — Рабов, которые так легко покупаются?

— Не так легко, как присяжные, — возразил защитник, и сидевшие на передней скамье напрягли спины. — Да, верно, римские повитухи — рабыни, но я приведу ее мать, отца, даже теток, и вы увидите несомненное сходство…

— Между нами тоже найдется сходство! — ухмыльнулся адвокат Аквилы. — Замечаете? Темная кожа, короткие волосы. Это еще не делает меня вашим сыном!

Кое-кто из присяжных одобрительно хохотнул, и у меня неприятно заныло в желудке.

— Завтра я предоставлю свидетелей, — пообещал защитник Туллии. — Прошу вас, когда настанет время вынести решение, просто воспользуйтесь здравым смыслом. Какой господин станет пятнадцать лет молчать о похищенной собственности? Почему вдруг Туллия? Почему сейчас? И помните, — зловеще предостерег он, — если этому человеку захочется надругаться над новой жертвой, ею может оказаться ваша сестра, ваша дочь, ваша супруга, в конце концов!

Присяжные встали, толпа начала расходиться.

— Это все? — возмутилась Юлия. — Почему не вызвать свидетелей прямо сегодня?

— Дождь усилился, — пояснила Галлия.

Действительно, а мы даже не заметили. Солдаты увели девушку с помоста. Грузный мужчина так и пожирал ее глазами. Туллия старательно избегала этого взгляда, зато неотрывно смотрела на женщину, рыдавшую под дождем. Это мать, печально подумалось мне. Рядом, положив руку на сердце и словно беззвучно давая клятву, застыл широкоплечий центурион. Несчастная задрожала, потом у нее подогнулись колени…

— Туллия! — закричал мужчина, и я уже не сомневалась, что это несчастный отец.

Солдаты быстро поставили девушку на ноги. Центурион зарычал и бросился к тучному человеку в мехах.

— Я убью тебя!

Охрана едва успела его оттащить.

— Пусть решают присяжные! — умолял защитник.

— Они подкуплены! — прокричал отец. — Их кошельки скоро лопнут от золота этого негодяя!

— Осторожнее со словами, — пригрозил Аквила, оправляя дорогую накидку. — От надоевшей рабыни очень легко избавиться.

Мужчины впились глазами друг в друга, и центурион прошипел:

— Это ты будь поосторожнее. Даже мерзавцы порой ложатся спать.

Не дожидаясь, пока свершится насилие, военные снова бросились разнимать их. Грязь так и брызнула из-под башмаков, подкованных крепким железом.

Неожиданно Юлия заявила:

— Завтра придем опять.

— Тебе не понравится, — предупредила Галлия. — Присяжные куплены.

— Откуда ты знаешь?

— Видела эти лица? Слышала, чьим шуткам они усмехались?

— Адвоката Аквилы, — шепотом проговорила девушка. — Но это нечестно!

Галлия развела руками.

— Глупо ждать, что в корзинке сгниет лишь одна груша. Рабство — зараза, и от нее пострадают все.

Поход за покупками не отнял у нас много времени. С неба хлестали тяжелые серые струи воды. Добежав до лавки шелков, мы переждали дождь у жаровни, вырезанной из сандалового дерева. В благодарность за гостеприимство Юлия приобрела у хозяина несколько дорогих отрезов, а счет велела послать Августу.

Вечером в триклинии девушка всем рассказала о деле, свидетелями которого мы оказались. Когда она упомянула подкупленных присяжных, Октавия недовольно прищелкнула языком.

— Это римляне из уважаемых патрицианских семей.

— Я только повторяю слова защитника.

— Странно, — поддакнул Витрувий, — что господин ожидал пятнадцать лет, прежде чем заявить свои якобы законные права на одну из красивейших девушек Рима. Так ли уж добропорядочны все члены патрицианских семей?

— Может, нам стоит пойти, — предложил Агриппа и посмотрел на свою жену.

— Дождь не так уж и страшен, — ответила Клавдия. — Оденемся потеплее. Что, если наше присутствие вдохновит присяжных решить дело по совести?

Меня удивила ее наивность. Разве может чье-то присутствие говорить громче золота? И потом, Агриппа придет однажды… ну, дважды, надолго ли хватит его внимания? И как он поступит, если Туллию все же объявят рабыней Аквилы? Октавия упомянула, что присяжные происходят из почтенных семей. Обвинить их в продажности — очень серьезный шаг.

Вечером, прежде чем брат погасил светильник, я повернулась на бок и посмотрела ему в глаза.

— Грязная система, ты не находишь?

— В Египте было не чище. Разве есть лучший выход?

— Может быть, если отменят рабство…

Александр невесело рассмеялся.

— Думаешь, патриции позволят, чтобы поля, на которых они наживаются, возделывались за плату?

— А что такого? Они достаточно богаты.

— Сенаторы не допустят подобного. Даже если Август их подкупит — кто согласится рискнуть жизнью? И потом, рабы нужны не только патрициям. Плебеи тоже взбунтуются. В конце концов, это ничего не даст. Хозяева просто-напросто запретят рабам уходить под страхом тяжелого наказания или смерти, а слушания в суде могут затянуться отныне до следующих сатурналий, пока не найдется законник, готовый покарать убийцу хотя и бывшего, но раба.

Я помолчала, злясь про себя на его правоту.

— Ладно. Завтра идешь вместе с нами?

Брат неуверенно замялся.

— Вергилий читает…

— Значит, ты лучше пойдешь развлекаться, в то время как на Форуме решается человеческая судьба? — Я села на кушетке. — Стоит Вергилию появиться в триклинии, вы с Луцием ловите каждое его слово. Что вы в нем нашли? Обычный Ганимед.

— Не надо так, — возразил Александр.

— А что, неправда?

— Правда. Но он так пишет о страсти между мужчинами, что даже ты, Селена, могла бы переменить свои мысли.

Я уставилась на него.

— Скажи, ты ведь не влюбился в Луция?

Брат покраснел.

— В мужчину? — воскликнула я.

— Мы ничего такого не делали, — защищаясь, проговорил он. — Просто целовались.

У меня округлились глаза. Александр Македонский, тезка моего брата, побывал в постели со многими из своих солдат; Гефестиона он даже считал своей самой большой любовью. И все-таки у него были жена и наследник.

— Что же ты будешь делать, — прошептала я, — когда Август вернется и выберет для тебя супругу? Откажешься?

— Никто не отказывает Августу. Так почему я должен тратить последние вольные годы — возможно, месяцы — на суде, на исход которого не в состоянии повлиять, если могу провести это время с Луцием?