Книга Лицо неприкосновенное, страница 63 – Владимир Войнович

Этот генерал за короткий срок сделал головокружительную карьеру, потому что четыре года назад он носил еще одну шпалу и командовал ротой. Но однажды ему крупно повезло. Командир батальона в доверительной беседе сказал ему, что про Троцкого можно говорить все, что угодно, но во время Гражданской войны главкомом был все-таки он. Может, памятливого командира и без высказывания замели бы своим чередом, но тогда трудно сказать, как это отразилось бы на судьбе будущего генерала. Здесь же все совпало наилучшим образом, Дрынов доложил Кому Надо и занял место комбата.

С тех пор дела его шли как по маслу. Два года спустя уже с тремя шпалами попал он на войну с белофиннами.

Здесь со всей яркостью проявились его командирские способности. Дрынов отличался тем, что свободно и быстро ориентировался в любой, самой сложной ситуации, правда, из всех возможных решений всегда выбирая самое глупое. Это не помешало ему выйти сухим из воды, и по окончании финской кампании он уже с четырьмя шпалами в петлицах, то есть в чине полковника, явился в Москву, где сам дедушка Калинин в Георгиевском зале Кремля тряс его твердую руку двумя своими и сказал несколько слов, вручая орден Боевого Красного Знамени.

Генерала же получил он совсем недавно за выдающееся достижение в области военной науки, а именно: на учениях приказал обстреливать личный состав своей части настоящими осколочными снарядами, максимально приближая обстановку к боевой. Дрынов утверждал, что при таком обучении погибают только плохие бойцы, которые не умеют окапываться. А в человеке, который не умеет окапываться, Дрынов вообще не видел никакого проку. Сам он любил окапываться.

Пока полк занимал исходные позиции, бойцы отдельного саперного батальона раскатали на бревна чью-то баню и возвели блиндаж в три наката. В этот блиндаж и явился полковник Лапшин. Предъявив часовому у входа пропуск, полковник спустился по четырем деревянным ступеням и рванул на себя сырую дверь. В блиндаже было сильно накурено, и дым клубился как во время пожара. Посреди блиндажа стояло цинковое корыто, вероятно, из той самой бани, которую разобрали, и в него падали с потолка тяжелые грязные капли.

Несколько человек в плащ-палатках сгрудились вокруг сколоченного из неструганых досок стола, и над всеми головами колыхалась дрыновская папаха.

– Разрешите присутствовать, товарищ генерал, – спокойно, с той вольностью, которую себе позволяют только близкие по чину, полковник небрежно кинул руку к козырьку.

– А, это ты, Лапшин, – сквозь волны дыма разглядел генерал. – Присутствуй, присутствуй. А то подчиненные собрались, а командира все нет.

Подойдя ближе, Лапшин кроме хозяина блиндажа увидел всех своих трех комбатов, начальника штаба, командира артдивизиона и начальника СМЕРШа, маленького, невзрачного человека. Склонившись над столом, они обсуждали боевую задачу и изучали схему, пояснения к которой негромким голосом давал незнакомый Лапшину человек в брезентовом плаще с откинутым капюшоном и хромовых сапогах, до самых колен перемазанных глиной. По одежде своей он мало отличался от собравшихся командиров, только мятая кепка на голове выдавала в нем штатского человека.

– Познакомься, – кивком указал на штатского генерал. – Секретарь здешнего райкома.

– Ревкин, – сказал секретарь, подавая Лапшину холодную руку.

– Лапшин, – отозвался полковник.

– Ну что, Лапшин, – сказал генерал, – какие новости?

– Сержант Сырых и рядовой Филюков только что вернулись из разведки, – вяло доложил полковник.

– Ну и что?

– Принесли «языка».

– И что он говорит? – оживился генерал.

– Он ничего не говорит, товарищ генерал.

– Как не говорит? – возмутился генерал. – Заставить!

– Трудно заставить, товарищ генерал, – улыбнулся Лапшин. – Он без сознания. Разведчики при взятии слишком сильно ударили его прикладом.

– Вот тебе на! – ударил кулаком по столу генерал. Он начинал сердиться. – В то время как нам вот так нужны разведданные, они ценного «языка» глушат прикладом. Кто ходил в разведку?

– Сырых и Филюков, товарищ генерал.

– Сырых расстрелять!

– Но ударил Филюков, товарищ генерал.

– Расстрелять Филюкова.

– Товарищ генерал, – попытался заступиться за своего разведчика полковник. – У Филюкова двое детей.

Генерал выпрямился. Глаза его гневно сверкнули.

– А я, товарищ полковник, по-моему, приказываю расстрелять Филюкова, а не его детей.

Начальник СМЕРШа улыбнулся. Он ценил добрый юмор. Полковник в этом юморе тоже слегка разбирался. Он приложил руку к револьверу и послушно сказал:

– Есть, товарищ генерал, расстрелять Филюкова.

– Ну вот, наконец-то договорились, – опять-таки с юмором, довольно сказал генерал. Юмор его исходил из того, что полковник сразу должен был ответить «есть!» по-военному, а не торговаться с генералом, как базарная баба.

– Подвигайся поближе к столу, – сказал он уже спокойно.

Командиры раздвинулись, освобождая место полковнику.

На большом ватманском листе, лежавшем поверх двухверстки, был карандашом изображен примерный план деревни Красное и прилегающей местности. Дома изображались квадратиками. Два квадрата посредине были отмечены крестиками.

– Вот смотри. Он говорит, – генерал показал на Ревкина, – что здесь, – ткнул карандашом в один из крестиков, – и здесь, – ткнул в другой, – находятся правление колхоза и школа. Думается, что именно в этих помещениях, как самых просторных, и располагаются основные силы противника. Значит, первый батальон отсюда наносит удар сюда. – Генерал начертил широкую изогнутую стрелу, которая острием своим уткнулась в квадратик, изображавший колхозную контору. – Второй батальон бьет отсюда. – Вторая стрела протянулась к школе. – И третий батальон…

«Ладно, – глядя на стрелы, думал полковник Лапшин, – с Филюковым авось обойдется. Главное – вовремя сказать «есть», а там можно не выполнять».