Книга Фараон, страница 16 – Карин Эссекс

Клеопатра знала, что большинство александрийцев не понимают причин, заставивших царицу завязать этот роман. Но твердо верила: вскорости настанет такой день, когда она выйдет к людям и объяснит им, что сделала их царица на благо подданных и ради их будущего.

После соития Цезарь улегся на спину, закрыв глаза и приходя в себя после последнего дела этого долгого, напряженного дня. Клеопатра уютно устроилась у него под боком, положив руку ему на грудь, так что растущие у него под мышкой волосы щекотали ей подбородок. Еще одна любопытная деталь, касающаяся Цезаря: от него никогда не исходило неприятных запахов. Он пользовался маслом, но очень слабо ароматизированным; оно не смогло бы заглушить свойственного мужчинам резкого духа. Хотя Цезарь только что изрядно вспотел, занимаясь любовью, а у Клеопатры был нюх, словно у пантеры, она все равно ощущала лишь едва заметное благоухание мирры. Может, это — еще один признак благоволения богов?

— Через несколько дней я покину тебя, — сообщил Цезарь, не открывая глаз.

Клеопатра испуганно приподнялась. Она едва удержалась, чтобы не сжать объятия крепче.

— О?

Интересно, удалось ли ей правдоподобно изобразить любопытство, или в ее тоне все-таки проскользнуло потрясение и отчаяние?

— Я получил сообщение о том, что с востока к нам вместе с еврейским войском движется Митридат Пергамский. Говорят, Антипатора сопровождает сам верховный жрец Иудеи. Я должен встретить их.

— Понятно, — сказала Клеопатра. — И когда же ты вернешься?

Цезарь открыл глаза и посмотрел на нее.

— Дорогая, — проговорил он, а потом издал сдавленный смешок.

— Возможно, я начинаю причинять слишком много хлопот, — сказала Клеопатра. — Возможно, проще будет оставить меня саму разбираться с армией моей сестры.

Клеопатре противно было слышать в своем обычно уверенном голосе нотки страха. «Я говорю, словно какая-то жалкая куртизанка», — подумала она. Неужто это беременность так воздействует на женщин? Если да, то она никогда больше не забеременеет.

— Я оставлю здесь небольшой гарнизон для твоей защиты. Я вернусь через несколько дней, если все пойдет хорошо.

— Что ты задумал?

— Тебе придется довериться мне, дорогая, — сказал Цезарь, поцеловав ее в лоб.

— Если Арсиноя убьет меня, ты объявишь войну оконченной и поддержишь ее притязания на трон? — спросила Клеопатра, чувствуя, как желчь подкатывает к горлу.

Цезарь не ответил, но, хотя он не произнес ни слова и не сделал ни единого жеста, вокруг него распространилась отчетливая аура раздражения.

— Разумеется, это будет куда легче, чем продолжать войну, — проговорила Клеопатра.

Может, сказать ему о сыне сейчас?

— Клеопатра, в последнее время ты все драматизируешь. Что с тобой стряслось? Кажется, ты подтверждаешь утверждение Аристотеля о том, что женщины неразумны и неспособны мыслить.

— На самом деле это мужчины делаются неразумными в присутствии женщин, из чего делают ложный вывод о неразумии женщин! — быстро парировала Клеопатра.

Она не говорила с Цезарем подобным образом уже несколько месяцев, и он, похоже, стал относиться к ней небрежно. Он что, вознамерился обращаться с царицей Египта как с обычной любовницей?

— И все же ты не в себе. В чем дело?

— Думаю, в моем состоянии. Говорят, в это время чувство юмора у женщин пропадает, а эмоциональность возрастает.

— Ты заболела, дитя? — спросил Цезарь, и Клеопатре захотелось знать, потрудится ли он хотя бы изобразить беспокойство. — Мне стоит волноваться?

— Нет, если только кто-то не считает, что носить ребенка Юлия Цезаря — это повод для тревоги.

— Я так не считаю, — ровным тоном отозвался Цезарь.

Лицо его осталось все таким же спокойным. Клеопатра подождала, но он ничего не добавил.

— Неужто тебе больше нечего мне сказать? Ты даже не удивлен? Неужто мы ничего для тебя не значим?

— Я уже некоторое время знаю об этом, Клеопатра. Ты не можешь ничего скрыть от меня.

— Почему? Ты что, всеведущ, как боги?

Клеопатре захотелось восстановить Цезаря против себя. Если он не выкажет хоть какие-то чувства, она спятит.

— Я живу на свете в два с половиной раза дольше тебя, девочка моя. Нет ничего такого, чего бы я не заметил. Я читаю твои мысли. А если и не читаю, так вижу их отражение на лице. Неважно. Тебе совершенно не обязательно удивлять меня, чтобы порадовать.

— А ты… рад?

Клеопатра затаила дыхание, стараясь не смотреть на Цезаря с нетерпением. Не удержавшись, она все-таки бросила на него взгляд — как можно более холодный, но ее замутило. Клеопатра отчаянно надеялась, что это не повредит их ребенку.

— Какой же мужчина не обрадовался бы этому? — спросил Цезарь.

Он приподнялся, перевернулся на бок и протянул свою длинную руку, ожидая, что Клеопатра припадет к его груди. Когда Цезарь обнял ее, Клеопатра почувствовала, что тот дрожит.

— Ты грустен.

— Я думаю о Юлии, — сказал Цезарь. Он отвел взгляд, но Клеопатра видела, что в глазах у него стоят слезы. — Если бы она и ее сын — мой внук — были живы, Помпей не докатился бы до столь унизительного конца.

— Тогда позволь нашему сыну стать объединяющей силой, — промолвила Клеопатра, надеясь, что ее голос не звучит умоляюще.

Цезарь ничего не сказал, лишь крепче прижал ее к груди.

— Подумай о том, что это значит, любовь моя, — сказала Клеопатра. — Подумай о том, чем он может стать для мира.

— Я уже думал обо всем об этом, — отозвался Цезарь, не выказывая ни малейших признаков того, что разделяет ее восторг и ее надежды. — Но все будет не так легко, как ты думаешь. Ты не представляешь, какие препятствия будут поджидать тебя в моей стране. Римляне не сочтут это благом.

— Настроения можно изменить.

— Настроения, но не законы.

— Законы пишутся смертными. Ты принял достаточно интересных законов, чтобы знать это, — сказала Клеопатра.

— Мне нужно поспать, — прошептал Цезарь ей на ухо.

— Может, мне велеть какому-нибудь художнику нарисовать тебя, чтобы я могла когда-нибудь показать этот портрет нашему сыну? — спросила Клеопатра, подпустив в свой голос нотки кокетства.

— Ты должна научиться искоренять сомнения, Клеопатра, иначе из тебя не получится хорошая мать для нашего мальчика.

— Могу я хоть теперь узнать твои планы?

— Теперь еще важнее, чем прежде, чтобы ты их не знала. Но запомни слова Цезаря: через неделю мы избавимся по крайней мере от некоторых из наших самых неотложных проблем.

И Цезарь погрузился в сон, а Клеопатра осталась лежать. Она чувствовала себя уязвимой. Она по-прежнему не знала, что он намерен предпринять, и молилась, чтобы ей не оставаться навечно наивной девчонкой, которая верит в нежные слова прожженного дипломата и соблазнителя.