Онлайн книга «Привидения на цыпочках»
|
Тут вполне можно Лешке верить, хотя он и был-то в Лондоне всего два дня. Но он знал Лондон наизусть по рассказам Конан Дойла о Шерлоке Холмсе и запросто, без запинки мог назвать, например, такую улицу как Коулд-Харбор-лейн. Так что придумать какой-то там Рочестер-бридж для него не проблема. – Он в Англию… - Алешка фыркнул, - он в Англию, Дим, на белоснежном пароходе поплывет… По Москве-реке, что ли? Или по матушке Волге? Он даже хуже меня географию знает. Мне и то известно, что по Волге ни в какой Лондон не приплывешь. Только в Париж. Вот это и для меня новость! По Волге - в Париж? Интересно. Хотя, если подумать… – Фиг с ним, - сказал Алешка, - пусть плывет. Зато мы с тобой теперь запросто проберемся в его офис. А уж там-то… Да, уж там-то… В лучшем случае уши надерут. А тут еще нас догнал сердитый прораб. Но сейчас он был не сердитый, а взволнованный. Даже дружески положил руку Алешке на плечо. – Слышь, малец, а тебе что, Василий Васильевич знакомый будет? – Немножко будет, - небрежно отозвался Алешка, - встречались как-то. За границей. – И как он тебе? - осторожно спросил прораб. – Он очень умный, - сказал Алешка с уважением, - но только он это скрывает. – Вот и я так думаю. Иногда говоришь с ним - дурак дураком в нашем деле. А вот чувствую - ох, и не прост он, мистер Кошкинд. Особенно, когда молчит. Так и кажется - о чем-то думает. – Да, - как-то очень серьезно ответил Алешка, - ему есть о чем задуматься. На уроке литературы у нас произошел скандал с новой учителкой. И что самое удивительное - по моей вине. Директор потом даже не поверил и так ей и сказал: – Да что вы! Не может быть! Он у нас самый миролюбивый ученик. А случилось вот что. Бонифаций отправился на какой-то симпозиум по литературе и передал дела новой училке. Ну, она еще не совсем училка, она сама еще учится, в институте, - будущий преподаватель литературы. И нам она сначала очень понравилась. Симпатичная такая, веселая, в брючках, с сережками в ушках: как повернет голову - так они и сверкнут блестящими искорками (сережки, а не ушки). И глаза у нее блестящие. То ли веселые, то ли хитрые. – Ну что, друзья мои, давайте знакомиться… - И она раскрыла журнал. - Ого! У вас тут только «пятерки» и «двойки». Как это понять? Никишов поднялся и объяснил: – Бонифаций… то есть Игорь Зиновьевич не признает других отметок. Он говорит, что литературу надо знать только на «отлично». Чуть ниже - это уже «пара». Вам понятно? – Мне понятно, - чуть улыбнулась Ирина Серафимовна. - А какая литература вам нравится? Никишов (врет и не краснеет). Мне - японская поэзия. Она такая глубокая, мудрая. Сельянов. Мне - русская классика. Козлов. Мне - французская романтика. – А конкретно? - уцепилась за Юрашу Ирина Серафимовна. - Приведи пример. – Ну… - Козлов не растерялся. - Таких примеров много. «Красная Шапочка». «Спящая царевна». «Кот в сапогах». Тут опять вскочил Никишов: – «Репка»! Прекрасная мудрая сказка о преимуществах коллективного труда. Правда, не очень французская. Тетя Ира (так мы потом учителку прозвали) презрительно фыркнула: – Ты еще про колобок расскажи. – А что? Тоже очень мудрая сказка. Вы разве ее не читали? – Мне ее бабушка читала. Бред какой-то. Спекли пирожок, а он почему-то и от бабушки ушел, и от дедушки… Никишов насупился и сказал назидательно: – Это не сказка. Это притча, мудрое наблюдение за вечными законами жизни и природы. Тетя Ира расхохоталась. От души. Даже сережки в ушах у нее зазвенели. Тут уж Никишов, как говорится, вразнос пошел. Потому что никому не позволял над собой смеяться. И он размеренно и четко выдал: – Колобок - это символ солнца. Которое катится по небу. Набежали тучки - одна, другая. А солнышко все равно светит - никто его не съел, ушел колобок и от дедушки, и от бабушки. А вот когда настало время заката - лисичка появилась, - тут уж попал колобок на зубок, как ни вертелся. Вот и зашло солнышко. Тетя Ира заметно смутилась. Она, видно, считала себя взрослой и умной. А тут вдруг какой-то балбес-старшеклассник преподал ей урок. И она быстренько, как говорит папа, забросила удочку в другое место. – Ты хвалился, что любишь японскую поэзию… Ну, думаю, поймала она Никишова. Это тебе не колобок! Но, оказывается, мы плохо знаем даже своих друзей. – Люблю! - с вызовом сказал Никишов. А мы все с любопытством ждали его ответа. - Особенно трехстишья. По лицу тети Иры я догадался, что ни о каких трехстишьях понятия не имеет. – Ну-ну, - продолжила она тем не менее нападать, - может, прочтешь? На память. – Запросто. - Никишов сделал грустное и задумчивое лицо и как-то нежно продекламировал: Дождливый осенний вечер. К соседу, не ко мне Зонтик прошелестел. – Все? - скривилась тетя Ира. - Не густо. – Так именно лаконизмом и отличается японская поэзия! - вспылил по-настоящему Никишов. - Несколько фраз - и целая гора мыслей, чувств. Целая жизнь человека. Тетя Ира рассмеялась. Смеялась она хорошо - звонко, белозубо и заразительно. Но сейчас почему-то своим смехом нас не заразила. Класс молчал. – Где ж тут целая жизнь? Дождик, сосед, зонтик… – Да как вы не понимаете? Эти трехстишья заставляют нас думать. Одинокий человек, всеми покинутый. Особенно грустно ему, когда за окном моросит дождь. И никто не зайдет его навестить. А его грусть становится почти болью, когда к его соседу приходит гость, под зонтиком, несмотря на дождь. И вот тут задумываешься: а почему тот человек так одинок? Или люди бессердечны, или он наказан одиночеством за какие-то плохие дела. Или… Тут весь класс прервал его аплодисментами. Особенно девочки старались. – Я ставлю тебе «пятерку», - вывернулась тетя Ира. И вдруг обратилась ко мне: - А ты что молчишь? Как твоя фамилия? Я встал: – Оболенский. – Какая прекрасная фамилия! А ты какую литературу любишь? – Детективную, - брякнул я. – Что?! - У тети Иры глаза полезли на лоб и широко распахнулся рот со всеми белыми зубами. - Что ты сказал? Такая благородная фамилия и такой низкий вкус! – А что? - обиделся я. - Папа говорит, что хороший детектив - прекрасная гимнастика для ума и сердца. – А кто твой папа? Писатель? – Полковник милиции. Тетя Ира презрительно усмехнулась и покачала головой: |