Онлайн книга «Хозяин черной жемчужины»
|
Алешка подошел, весь из себя скромненький, присел рядом. Бонифаций взглянул на него. – Что загрустил, Оболенский? – Так что-то, Игорь Зиновьевич. Как-то так. Сыграйте мне что-нибудь вкусненькое. – Например? – Какую-нибудь симфонию. Моцарта. Номер сто. Бонифаций улыбнулся. – Не могу, Алексей. – А я думал, вы все симфонии умеете. – А эту не могу. – Почему? Очень длинная, да? – Потому что она не существует. Моцарт написал около пятидесяти симфоний. Сотой у него нет. – Недобрал, значит? Ну тогда сыграйте мне его симфонию... как она... А, вспомнил – «Практическая». – Может, «Патетическая», а? – Точно! «Патетическая». – И эту не могу. Не было такой симфонии у Моцарта. Вся Алешкина грусть растворилась без следа. Он встал. – Так я и знал! Наврал он все! А кружку с Моцартом небось на рынке купил. – Кто он? На кого ты набросился? – Так... Один знакомый профессор. – Нехороший человек? – Гад порядочный. А он еще сахар в чай столовой ложкой кладет. И уши у него волосатые. Бонифаций внимательно посмотрел на Алешку. Сыграл ему что-то веселенькое, а потом отыскал меня и предупредил: – Дима, твой брат что-то затевает. – Он, Игорь Зиновьевич, все время что-то затевает. – На этот раз эта затея кажется мне весьма опасной. Что-то вроде страшной мести врагу. У него есть враг? К тому времени я уже точно знал, что у каждого честного человека есть враг. Добро и зло несовместимы. В одном флаконе не уживаются. Я так и сказал Бонифацию. – При чем здесь, вообще-то, флаконы? Какие флаконы? И что за манера – общаться дурацкими рекламными слоганами? Ты лучше присмотри за братом. Он очень экспансивный мальчик, может наделать глупостей. Алешка? Наделать глупостей? Уж что-что, а это ему не грозит. Мы спускались с Бонифацием со второго этажа, я его успокаивал, а он уже не слушал меня – он к чему-то прислушивался. Даже приостановился. – С этими первоклашками... Народ, конечно, шумный... Но не до такой же степени... Дим, ты не помнишь – ваш первый класс лаял в раздевалке после уроков? – Этого я не помню, Игорь Зиновьевич. В раздевалке мы не лаяли, но на уроках мяукали. – И я тоже стал прислушиваться. Внизу действительно бушевал какой-то странный, непривычный для школы шум. Похожий на многоголосый собачий лай. Мы поспешили вниз, наводить порядок. Но я уже сообразил, что этот шум творился не в раздевалке. Он творился снаружи, у школьного подъезда. Мне все стало ясно – Алешкина стая, соскучившись, примчалась навестить его в школе. Что-нибудь придумать я не успел. Навстречу нам спешил наш доблестный охранник, со своей книгой учета под мышкой и с бледностью на лице. – Нападение, Игорь Зиновьевич! – шумел он не хуже первоклашек и собак. – Занимаем оборону! Вызываем подкрепление в виде МЧС! Школа оказалась на осадном положении. Снаружи, окружив школьное крыльцо полукругом, сидели собаки и самозабвенно вызывали Алешку. Внутри, возле дверей, испуганно томились уже одетые первоклашки, не решаясь выйти наружу. Бонифаций разгреб эту толпу, пробился к двери, приоткрыл ее и строго крикнул: – Брысь! – Щаз-з! – дружно ответили ему собаки. – Сам брысь! Бонифаций захлопнул дверь – а что ему оставалось? – и снял трубку телефона. – Правильное решение, – одобрил его отставной старшина. Но Бонифаций не успел позвонить ни в милицию, ни бойцам МЧС. Откуда ни возьмись вылетел Алешка и ринулся к двери. – Стой! – заорал Бонифаций, роняя на стол трубку. – Не смей, Оболенский! Сожрут! Алешка обернулся, глаза его хитро блеснули, и он скромно, с достоинством ответил: – Пусть уж лучше меня сожрут, чем вас. – И вышел на крыльцо. Бонифаций закрыл глаза и бросился за ним. Он, видимо, решил, что будет все-таки лучше, если собаки сожрут учителя, а не ученика. Молодец Бонифаций! Настоящий преподаватель литературы! Которая учит нас благородству в мыслях и самоотверженности в действиях! Но собаки его не тронули. Может, не успели, может, не захотели. Тем более что он зацепился ногой за порожек и растянулся во все крыльцо. Поднял голову и увидел, что Алешка спокойно идет в сторону парка, вокруг него скачут ошалевшие от радости псы, отталкивают друг друга, подставляют свои головы и уши под его руку. – Нонсенс! – громко прошептал Бонифаций, встал и начал отряхиваться от грязного снега. – Этот Оболенский... Он героический мальчик! – Он воспитан на лучших образцах классической литературы, – пояснил я, сдерживая улыбку. Даже не улыбку, а дикий хохот. – И музыки. – Он вне опасности, как ты думаешь? – Он сейчас в полной безопасности, Игорь Зиновьевич. Это я знал твердо. Когда Алешка шагал в окружении своей стаи, вокруг них образовывалось безвоздушное, вернее – безлюдное, пространство. Границы которого никто из прохожих не решался нарушить. Даже всякая шпана. – Я напишу о его самоотверженном поступке в газету, – пообещал Бонифаций. – И о тебе тоже. «Ведь вы этого достойны!» – Лучше не надо, – посоветовал я. – Зазнается еще. В новой упаковке. – Да... – Бонифаций в раздумье почесал кончик носа. – Да... Я бы не хотел оказаться в числе его врагов. А тем более – объектом его мести. Я бы тоже... Случайность – проявление закономерности. Так говорит папа. Совершенно случайно Алешка вышел на рыбака, который совершенно случайно оказался тем самым Сычом, которого папа когда-то задерживал как карманника и который оказался тем самым «темным гостем», который теперь воровал в квартирах, где отмечали юбилей или справляли свадьбу. И совершенно не случайно интересы Сыча и Алешки сошлись в одной точке. Этой точкой был талантливый и рассеянный Вадик Кореньков, будущий профессор. Алешка мечтал подарить ему свою заблудившуюся тридакну, а Сыч рассчитывал с ее помощью войти в доверие к Коренькову, потому что до него дошли смутные слухи о необыкновенной коллекции жемчуга. Неслабо Алешка использовал в своем арсенале «аналитический прогноз» и «спрогнозировал анализ». Сначала – раковина, потом – одинокий человек, который ходит на свадьбы к многочисленным родственникам. Подозрение: моряк, а не знает, что такое «лечь на другой галс» («Моряк, – хихикал потом Алешка. – Он в чужих карманах плавал»). Костюм с сиреневым платочком в кармашке, синий паучок в ямке между пальцами... |