Онлайн книга «Засада под облаками»
|
Как и у Бонифация - режиссерское. Во всяком случае, постановки ему удавались гораздо лучше, чем преподавание. И теперь настал его звездный час!… Я кашлянул. – Что такое? - встревожился Бонифаций. Я не ответил ни слова. Только изобразил на лице старательное желание понять его вопрос. Будто я стоял у доски с невыученным уроком. – Что случилось, Дима? - Бонифаций вскочил так, что кресло отъехало в угол комнаты и ударилось о столик, на котором стоял заросший водорослями аквариум, - рыбки брызнули по сторонам и затаились. – Говорите погромче, Игорь Зиновьевич, - грустно попросил я. - Я, кажется, начинаю глохнуть. Уши болят. – За три дня до премьеры? - руки Бонифация взлетели вверх и бессильно упали вдоль тела. Тут вошел Алешка, в зимней шапке с опущенными ушами. Он ничего не сказал. Только развел руки и приложил их к ушам. Не к своим, естественно, а к шапкиным. Ноги Бонифация подкосились, и он рухнул бы в кресло, но оно оказалось в дальнем углу. Поэтому Бонифаций рухнул на пол и схватился за голову. – Это катастрофа! - прошептал он. – Не очень большая, - мы стали его утешать. - В нашем доме хороший ушной врач… – Оториноларинголог, - с надеждой выговорил режиссер трудное слово. – Да… Он очень, очень хороший врач. Он вылечит нас за один сеанс. Но… Это частный врач. – Понимаю! - радостно вскочил на ноги Бонифаций и зашарил в карманах. - Вам нужны деньги! Я пойду на эту жертву ради искусства. – Он не деньгами берет. – А чем? - насторожился Бонифаций. - Надеюсь, не отличными оценками для своего ребенка? – Ему нужна на время ваша видеокамера с чистой кассетой, - твердо сказал я, поставив первое условие. Глаза Бонифация стали совершенно круглыми, буйные кудряшки встали дыбом. Он был грозен! – Это шантаж! - зловеще прошипел он. - Вымогательство. Гнусное притом! Вы спекулируете на моих лучших чувствах!… – Говорите погромче, Игорь Зиновьевич, - вежливо попросил я. - Мы очень плохо слышим. – Особенно когда нас обзывают, - добавил Алешка, схватившись за шапкины уши. – Не ожидал! - Бонифаций зашагал по комнате, то воздымая руки к потолку, то хватаясь за голову. - От вас никак не ожидал. Папа у вас - полковник. С преступностью борется… – Он мышей боится, - сказал Алешка. Бонифаций остановился, будто споткнулся. – А при чем здесь мыши? - подозрительно спросил он. – А при чем здесь полковник? - спросил я. - Ближе к делу, Игорь Зиновьевич. – Но вы же могли просто попросить у меня камеру, на время. Без всяких угроз… – И вы бы дали, да? Бонифаций немного подумал и все-таки признал правоту наших сомнений. – К тому же, - приступил я ко второй цели, - это еще не все. – Ага, - Бонифаций заметно успокоился, понял, что попал в жесткие руки и придется уступить. - Сейчас вы еще объявите, что заложили в раздевалке или в буфете взрывное устройство, не так ли? – Не так. Не так все просто. Мы дадим вам небольшой сценарий, и вы запишете на магнитофон его исполнение. Силами вашей актерской труппы. – Ничего не понимаю, - признался загнанный в угол бедняга Бонифаций. - Но, надеюсь, это никак не связано с какими-то противоправными действиями? – Скорее наоборот, - успокоил его я. – Ах вот как? - кажется, он начал о чем-то немного догадываться, но предпочел не разбираться в этих догадках до конца. Чтобы не стать соучастником. - Что ж, я к вашим услугам. Он объяснил нам, как пользоваться камерой, дал чистую кассету и с облегчением выпроводил из учительской. Даже забыв вытащить из камеры кассету со спектаклем «Дурацкое счастье». За дверью мы перевели дыхание, ухмыльнулись друг другу, но тут опять возник неутомимый Бонифаций и сказал Алешке словами известных героев: – А вас, Алексей, я попрошу остаться. У меня есть для вас маленькое, но ответственное поручение. Я не стал дожидаться, когда и для меня найдется поручение, и побыстрее спустился вниз. Когда пришел Алешка и отдал мне камеру, я спросил: – Что за поручение? – Так… Ерунда… - и подозрительно быстро перешел на другую тему: - Чучундру сейчас застал. На стене выписывала: «Алешка - казёл». Ну, это мы еще посмотрим, кто «казёл». Не ее ли папенька? Дома мы надежно спрятали камеру и кассету и пошли на кухню хвалиться своими успехами в драматическом искусстве. – Придем, посмотрим, - пообещал папа, не отрываясь от тарелки и газеты. – А как твои угонщики? - поинтересовался Алешка. – Как головная боль, - ответил папа, поморщившись. – Никак не проходит? - посочувствовал Алешка. И покачал головой: - И ничего не помогает, да? А мама вдруг сказала: – Если мне не помогает одно лекарство, то я пробую другое. – О! - вдруг оторвался папа от газеты. - Это мысль! Это хороший совет. Зря мы тогда не обратили внимания на эти слова. И не задумались над ними. Но нам было некогда. Не успела мама сказать свои любимые слова: «Ну вот, я вас накормила, а посуда…» - как мы уже были за дверью и звонили в квартиру дяди Федора. – Здрасьте, дядь Федь. Не хотите завтра покататься на нашей машине? – Завтра? - задумался он так, будто у него заседание в Госдуме. - Завтра, пожалуй, с удовольствием. А сколько с меня возьмете? Такого вопроса мы не ожидали, не совсем еще вписались в рыночные отношения. Но Лешка не растерялся: – Нисколько! Но зато нас тоже покатаете, весь день. – Заметано, - согласился дядя Федор. - Когда машину подавать? – В десять ноль-ноль. Ко второму подъезду. Без шума и пыли. Когда мы вернулись домой, мама спросила меня: – У тебя уши не болят? – Нет, - удивился я, не почувствовав вовремя подвоха. Тогда мама нежно взяла меня за ухо и отвела к мойке, где была аккуратно сложена грязная посуда. За весь длинный день. Алешка сочувственно повертелся рядом, а потом напихал в ранец баночки с гуашью и кисти и сказал: – Я - к Ленке! На полчасика. Это уж слишком. – Зачем? - спросил я, намыливая тарелки. Алешка почему-то очень внимательно, будто изучая, посмотрел на меня, помолчал с какой-то глубокой задумчивостью и ответил тоже вопросом: – У меня могут быть личные дела? А мои личные дела, значит, гора посуды? |