Онлайн книга «Самая легкая лодка в мире»
– Сейчас оживет, – убеждал Генка. – Еще, еще… – Раз-два… – стал приговаривать я. – Раз-два… Раз-два… – поддержал Генка. – Дыши, дыши… Мы сами дышали сильно и шумно, как будто хотели увлечь, заразить своим дыханием человека, лежащего на земле. Сколько же времени прошло, как кончилась гроза? – Вставай, дядь, вставай, – приговаривал Генка. – Землей надо засыпать, – бормотал Грошев. Он отставал, сбивал с ритма. – Раз-два… раз-два… – твердил Генка и не давал нам остановиться. Наконец Грошев отпустил руку Николая, снял шляпу. – Что я бабе его скажу? – спросил он. – Тише, тише… Он дышит! В голосе Генки прозвучала такая уверенность, что мы замерли, затаили дыхание, а он склонился, прислушиваясь, к самым губам Николая. Где-то далеко на шоссейной дороге за рекой заворчал автомобильный мотор. Шумно вздохнула овца. Последние, особенно тяжелые капли падали на землю с листьев картошки. Генка потрогал меня за руку, чуть-чуть прижался ко мне. Мы с ним были уже вроде родственники – вместе прятались от грозы, ловили овцу. – Придумай что-нибудь, – попросил Генка. – Придумай, дядь. Он оживет. – Можно воздух вдуть, – нерешительно сказал я. – Вдувай! Вдувай! – сразу обрадовался Генка. – В нас воздух живой. Он войдет в него и оживит. – Да уж поздно. – Вдувай, дядь, – просил Генка, обнимая мою руку, гладил рукав, как будто я был человеком, способным вдуть живой воздух. Грошев настороженно слушал нас. Овца легла на землю, задерганная веревкой. – Ну, посвети. Я отдал фонарь и наклонился над человеком, пластом лежащим на земле. Огромной картофелиной казалось в свете фонаря его лицо. Ладонями я сжал его щеки, вздохнул глубоко, будто собираясь нырнуть. И Генка вздохнул за моей спиной. Медленно приблизил я губы к его рту, прижал и с силой выдохнул весь воздух, нажал локтями на грудь. Гак! – вылетел вдутый мной воздух и рассыпался, как пыль. Николай дрогнул, повел рукой. Приоткрылись его глаза, хлипнуло в горле: – Чтой-то? Час прошел или больше, как кончилась гроза? У палатки горел уже костер. Дым от него шел влажный, утяжеленный, особенно горький. Он уплывал к полю, смешивался с ночным туманом. Николай лежал в палатке, накрывшись мокрыми плащами. Он высунул к костру заляпанное землей лицо, тяжко дышал, закашливался дымом. Грошев снял брюки и размахивал ими над огнем. Генка сидел у костра, обхвативши за шею овцу, которая бессмысленно пялилась в огонь. – Я прямо не верил, что все обойдется, – весело сказал Генка. Он восхищенно глядел на Николая, не мог отвести глаза, будто боялся, как бы снова чего не случилось. – И папиросы-то намокли, – хрипло сказал Николай, ни к кому особенно не обращаясь. – А мы их посушим! – обрадовался Генка. Николай вяло махнул рукой – дескать, ладно, чего там. Я снял куртку и стал помахивать ею над костром, сушить. Под взмахами загудели сучья, располыхались. Лопались и скрючивались в жару сосновые иголки. – Сбоку молния ударила или как? – спросил я Николая. – Прям под ноги. – Тогда б ты не встал. Она тебя тряхнула только и об землю бросила, – возразил Грошев. – Говорю я – под ноги, – повторил Николай. – Ух, жара! – сказал Грошев, отскочил от костра. – Ташкент! – Это еще не Ташкент, – ответил Генка, протягивая к огню руки. – Сейчас-сейчас, разгорятся… – Генка-а-а! – послышалось недалеко. – Гена-а-а-а! – Батя! – испуганно вскочил Генка. – Батя меня ищет! Он дернул овцу за веревку и побежал в темноту, сразу позабывши нас. – Иду-у-у! – закричал он. – Идешь? – слышался сердитый голос. – Ты куда провалился, а? – Эй, дядя Паша! – крикнул я. – Иди к огню! – Тебя мамка ждет или не ждет? – закричал дядя Паша, не обращая на меня внимания. – Ты где был, а? В голосе его звучала такая гроза, что я схватил фонарь и поспешил за Генкой. – Мамка кричит, что тебя молния убила! Ты думаешь об ней или нет? – Бать, бать… – толковал в темноте Генка. – Я думаю… Правда думаю… – Эй, дядя Паша, да погоди ты! – сказал я, догнавши их на тропинке. – Тебя мамка ждет или нет? – кричал дядя Паша. – А ты костер жгешь! Я те дам костра! Тут дядя Паша действительно дал костра и добавил овечьей веревкой. Генка сразу, не сходя с места, заревел басом. – Да погоди ты! – закричал я, ослепляя дядю Пашу фонарем. – Генка не виноват. Тут человека молнией зашибло, а он помогал! – Чего? – кричал дядя Паша, не признавая меня. – Тебя не спрашивают! Если тебя не ждут, так ты жги костер, а парня не приваживай! – Да тут несчастье случилось! – А ну пошли домой! Тебе мамка даст! Все глаза проплакала! – «Проплакала»! – неожиданно возразил Генка. – Небось телевизор смотрит. – Ты поговори, поговори! – кричал дядя Паша и быстро потащил и Генку и овцу его в темноту. – Костер они жгут! И так весь лес спалили! Я остался на месте и долго еще слышал, как дядя Паша ругал сына: – Тебя мамка ждет или нет? Почему-то он особенно напирал на то, что Генку ждала именно мамка, а он вроде бы и не ждал. – Бать, бать… – послышался в последний раз Генкин голос. – Я больше не буду… Грошев все махал брюками над костром. – Я-то в сторону глядел, – объяснял он Николаю. – Потом смотрю – тебя нет. А ты в картошке лежишь! – Пыхнула только, – ответил Николай. – А дальше не помню. Грошев махнул брюками – с костра взлетел пепел, закружились его хлопья, словно моль, серые мотыльки. Сосновые искры потянулись в небо, остановились высоко над костром. – Дома, – сказал Грошев, – я б сейчас телевизор включил. Семечек насыплю в блюдо и весь вечер сижу. Он махал брюками и отскакивал от костра, когда искра попадала на голые колени. – Ну гроза была! Только пыхнула – тебя нет! А ты в картошке лежишь. – Прям под ноги ударила, – добавил Николай. – Я давай тебя засыпать. Сыплю, сыплю, а ты не отходишь. Тут этот прибежал с фонариком. Искусственное дыхание, говорит, надо. Ты не врач, а? – Китель бы мне зашить, – сказал Николай. |