Онлайн книга «Не для взрослых. Время читать!»
Кружком означен не всегда; Он прежде город был опальный, Теперь же, право, хоть куда. Там есть три улицы прямые, И фонари, и мостовые, Там два трактира есть, один Московский, а другой Берлин. Ну и конечно – скука: в те времена принято было, чтобы поэты в стихах непременно жаловались на скуку жизни (и не в маленьком городке, а в губернском городе Тамбове и в великосветском Петербурге): Но скука, скука, Боже правый, Гостит и там, как над Невой, Поит вас пресною отравой, Ласкает черствою рукой. Но вот все оживилось – в Тамбове должен зимовать уланский полк! Девицы и дамы только и любуются посадкой кавалеристов – усатых уланов и молодых корнетов, поселившихся в городской гостинице. Против гостиницы Московской, Притона буйных усачей, Жил некто господин Бобковский, Губернский старый казначей. Описывается его старый дом — Меж двух облупленных колонн Держался кое-как балкон. .............................................. Хозяин был старик угрюмый С огромной лысой головой. От юных лет с казенной суммой Он жил, как с собственной казной. Только не подумайте, что был казнокрадом! Бывало, конечно, и такое, но уж не поголовно; вообще-то брали расписку – и с казначеев, и – с членов их семьи! – что не тронут казенные деньги и не будут отдавать их в рост... В пучинах сумрачных расчета Блуждать была его охота, И потому он был игрок (Его единственный порок). А жена его – молода и привлекательна: В Тамбове не запомнят люди Такой высокой полной груди: Бела, как сахар, так нежна, Что жилка каждая видна. Долго ли, коротко ли, хоть и через окно, но между нею и одним уланом назревают нежные отношения. И уже супруг застает его перед ней на коленях... Но вместо вызова на дуэль присылает... приглашение на игру в карты – на вистик (вист – это сложная карточная игра на деньги – в ней нужны обычно четыре партнера). Идет игра. Казначею не везет. Он взбесился И проиграл свой старый дом, И все, что в нем или при нем. Но остановиться, естественно, не может – на то и игрок. Он проиграл коляску, дрожки, Трех лошадей, два хомута, Всю мебель, женины сережки, Короче – все, все дочиста. Он просит у гостей вниманья. И просит важно позволенья Лишь талью прометнуть одну, Но с тем, чтоб отыграть именье, Иль «проиграть уж и жену». О страх! о ужас! о злодейство! И как доныне казначейство Еще терпеть его могло! Всех будто варом обожгло. Улан один прехладнокровно К нему подходит. «Очень рад, — Он говорит, – пускай шумят, Мы дело кончим полюбовно, Но только чур не плутовать, Иначе вам не сдобровать!» Нет места для передачи всей этой сцены, описанной Лермонтовым, — ...И вся картина перед вами, Когда прибавим вдалеке Жену на креслах [4] в уголке. Ну, словом, казначей проиграл улану обещанное. И дальнейшее я с давних пор люблю в этой поэме больше всего: Тогда Авдотья Николавна, Встав с кресел, медленно и плавно К столу в молчанье подошла — Но только цвет ее чела Был страшно бледен. Обомлела Толпа. Все ждут чего-нибудь — Упреков, жалоб, слез... Ничуть! Она на мужа посмотрела И бросила ему в лицо Свое венчальное кольцо — И в обморок. А вот уж что было дальше – вы прочитаете сами. Лермонтов должен быть в каждом доме. Не так уж много в России таких поэтов.
3 В восьмом классе – то есть в 13 – 14 лет – я сходила с ума (как и положено) от его любовных стихов. В моей тетрадке тех лет их выписано немало. Почему-то переписывать своей рукой волнующие строки очень хотелось. И на большой перемене у моей последней парты собиралось восемь-десять любительниц стихов, и я читала («с выражением») иногда по несколько строф из стихотворения, иногда – только одну строфу (я выписывала с разбором!..): Я не унижусь пред тобою. Ни твой привет, ни твой укор Не властны над моей душою, Знай, мы чужие с этих пор! Иногда это было длинное стихотворение, которое девочки слушали не дыша: Я к вам пишу случайно; право, Не знаю как и для чего. Я потерял уж это право. И что скажу вам? – ничего! Что помню вас? – но, Боже правый, Вы это знаете давно; И вам, конечно, все равно. И знать вам также нету нужды, Где я? что я? в какой глуши? Душою мы друг другу чужды, Да вряд ли есть родство души.
Ах, как трогали нас, четырнадцатилетних, эти горестные и горькие строки! Через несколько лет, уже на филологическом факультете того самого Московского университета, в котором учился и Лермонтов, я узнала, что стихотворение обращено было к Вареньке Лопухиной, тогда уже Бахметевой. Четыре года после их встречи и взаимной влюбленности она ждала от Лермонтова каких-либо шагов. И, не дождавшись, вышла в двадцать лет (тогда это был едва ли не предельный возраст для барышни на выданье) за немолодого и, видимо, безразличного ей Бахметева. Лермонтов горевал; посвятил ей немало стихотворений, рисовал ее портреты – карандашом и акварелью. «Валерик» написан на Кавказе, куда офицер Лермонтов был выслан, именно в том 1840 году, когда он был прямым участником боевых действий. Стихотворение написано через пять лет после замужества Лопухиной; у нее была уже трех– или четырехлетняя дочь. И как печально-смиренен конец стихотворения (не напечатанного, заметим, при жизни поэта): |
