Онлайн книга «Не для взрослых. Время читать!»
В сентябре 1942 года поэт Александр Твардовский, с самых первых дней войны оказавшийся на фронте, напечатал в «Красноармейской правде» первые главы своей новой поэмы «Василий Теркин». В них он сделал то, чего не решился сделать в тот момент с такой прямотой, кажется, никто, – с болью и суровой беспощадностью описал отступление нашей армии в первые месяцы войны, отступление до самой Москвы и до Волги. Описал воистину как «тяжкий сон» своего героя,Как от западной границы Отступал к востоку он; Как прошел он, Вася Теркин, Из запаса рядовой, В просоленной гимнастерке Сотни верст земли родной. До чего земля большая, Величайшая земля. И была б она чужая, Чья-нибудь, а то – своя. .............................................. Шел наш брат, худой, голодный, Потерявший связь и часть, Шел поротно и повзводно, И компанией свободной, И один, как перст, подчас. ............................................... Шел он, серый, бородатый, И, цепляясь за порог, Заходил в любую хату, Словно чем-то виноватый Перед ней. А что он мог! .............................................. Он просил сперва водички, А потом просил поесть. Тетка – где ж она откажет? Хоть какой, а все ж ты свой. Ничего тебе не скажет, Только всхлипнет над тобой, Только молвит, провожая: – Воротиться дай вам Бог... То была печаль большая, Как брели мы на восток. Шли худые, шли босые В неизвестные края. Что там, где она, Россия, По какой рубеж своя! ...С осени 1942 года поэма Твардовского, ставшая несомненно главным поэтическим сочинением о войне, будет печататься в газете «Красноармейская правда» всю войну, порою несколько раз в месяц, вплоть до июня 1945 года. Солдаты рвали газету из рук, ожидая новых строк про любимого героя. И ни разу не будет упомянуто в этой поэме имя Верховного главнокомандующего, не сходившее со страниц газет. Имя того, кто оставил жестко и жестоко руководимую им страну незащищенной перед нашествием, допустил оккупацию огромной ее части, плен миллионов бойцов. У Твардовского воюет, несет все тяготы войны, отвоевывает свою страну народ....Правда правдой, ложью ложь. Отступали мы до срока, Отступали мы далеко, Но всегда твердили: – Врешь! .............................................. Не зарвемся, так прорвемся, Будем живы – не помрем. Срок придет – назад вернемся, Что отдали – все вернем. Трижды возглашает автор в разных местах поэмы: « – Взвод! За Родину! Вперед!» И ни разу – «За Сталина!» Это был прямой вызов: «...Официальный и абсолютно непреложный идеологический канон был начисто устранен из поэмы!» – написал недавно известный историк Е. Плимак. И добавил: «За два года пребывания на передовой я вообще не слышал <... > каких-либо разговоров о Сталине. <...> И в атаку бойцов поднимало не имя Сталина, а классический русский мат». Твардовский и здесь не мог отступить от правды, не подтвердить —...Что в бою – на то он бой – Лишних слов не надо; Что вступают там в права И бывают кстати Больше прочих те слова, Что не для печати... ...Уже в «Теркине» – то есть в «сталинское» время – началась та словесная работа, которую Твардовский повел первым. Это было пародирование советских слов. ...Я ж, как более идейный, Был там как бы политрук. Я одну политбеседу Повторял: – Не унывай.
Так как советский язык политбесед идейных политруков был в те годы у любого читателя на слуху – на фоне живых речений Теркина очевидной становилась его мертвечина. Можно смело сказать, что под пером поэта оживал, приобретал права, легализовывался загнанный в угол сугубо частной жизни живой русский язык. 2 Твардовский, как мог, подбадривал своим стихом отвоевывающих свою землю солдат. Когда же они освободили свою и вступили на землю чужую, когда замаячил конец страшной войны – он счел возможным заговорить в полный голос о том горе, которая она принесла. Так появилась в «Василии Теркине» глава «Про солдата-сироту». На земле всего дороже, Коль имеешь про запас То окно, куда ты сможешь Постучаться в некий час. .............................................. А у нашего солдата, — Хоть сейчас войне отбой, Ни окошка нет, ни хаты, Ни хозяйки, хоть женатый, Ни сынка, а был, ребята, — Рисовал дома с трубой... А узнал солдат о своем огромном несчастье ненароком – когда наша армия, развернувшись, двигалась наконец на запад, освобождая область за областью, после долгой, длившейся два-три года, оккупации, когда никаких известий о семье бойцы, как правило, не имели. Как не имел их, видимо, и сам Твардовский, у которого на Смоленщине под немцем остались родители, братья, сестры... И вот солдат просит на привале разрешения отлучиться: ...Дескать, случай дорогой, Мол, поскольку местный житель — До двора – подать рукой. И вот идет по местам, знакомым ему «до куста», — Но глядит – не та дорога, Местность будто бы не та. Вот и взгорье, вот и речка, Глушь, бурьян солдату в рост, Да на столбике дощечка, Мол, деревня Красный Мост. И уцелевшие жители сообщают ему, что семьи его уже нет на свете. У дощечки на развилке, Сняв пилотку, наш солдат Постоял, как на могилке, |
