- Доброе утро, сэр, - сказал тот, что сидел ближе всех. 
- Доброе утро, - сказал Поль. 
- Доброе утро, сэр, - сказал следующий. 
- Доброе утро, - сказал Поль. 
- Доброе утро, сэр, - сказал следующий. 
- Заткнись, - сказал Поль. 
Мальчик тотчас же извлек носовой платок и тихо заплакал. 
- За что вы его так, сэр, - поднялся хор упреков. - Он у нас знаете какой чувствительный! А все валлийская кровь. Валлийцы, они такие обидчивые. Пожалуйста, скажите ему "доброе утро", а то он до вечера проплачет. Утро ведь и правда доброе, сэр. 
- Тихо, - рявкнул Поль, и наступило недолгое затишье. 
- Прошу прощения, сэр, - прозвенел голосок. Поль обернулся и увидел серьезного мальчугана с поднятой рукой. - Прошу прощения, сэр, но он, должно быть, накурился сигар, и теперь ему нехорошо. 
- Тихо, - снова рявкнул Поль. 
Все десятеро разом замолчали и молча уставились на учителя. Поль почувствовал, что безудержно краснеет под их изучающими взглядами. 
- Прежде всего, - выдавил он из себя, - нам надо познакомиться. Как тебя зовут? - обратился он к мальчику на первой парте. 
- Тангенс, сэр! 
- А тебя? 
- Тангенс, сэр, - ответил следующий ученик. Поль так и обмер. 
- Вы что, оба Тангенсы? 
- Конечно, нет, сэр. Тангенс - это я, а он просто валяет дурака. 
- Хорошенькое дело. Это я валяю дурака! Прошу прощения, сэр, но Тангенс я, честное слово. 
- Если уж на то пошло, - отозвался с последней парты Клаттербак, -то здесь есть один-единственный настоящий Тангенс, и этот Тангенс я. Все остальные - наглые самозванцы. 
Поль совсем оторопел, 
- Есть среди вас хоть кто-нибудь, кого зовут по-другому? Тотчас же послышалось: 
- Я не Тангенс, сэр. 
- И я. 
- Да я бы просто помер, если б меня так назвали. Класс мгновенно раскололся на две группировки - на Тангенсов и не Тангенсов. Посыпались было и тумаки, но распахнулась дверь, и вошел капитан Граймс. Шум мигом стих. 
- Решил, что вам может пригодиться эта штука, - сказал Граймс, вручая Полю трость. - И послушайте моего совета: неплохо бы их чем-то занять. 
Он вышел, а Поль, крепко сжимая трость, принял вызов. 
- Плевать я хотел, - сказал он, - на то, кого как зовут, но если кто-нибудь из вас хоть пикнет, то вы проторчите здесь до вечера. 
- Мне нельзя до вечера, - сказал Клаттербак, - я иду на прогулку с капитаном Граймсом. 
- Тогда я отделаю тебя этой тростью так, что ты своих не узнаешь. Ну а пока вы напишете мне сочинение на тему "Что такое невоспитанность". Тот, кто напишет самую длинную работу, получит приз - полкроны, независимо от ее качества. 
С этого момента и до самого звонка в классе царила полная тишина. Поль, не расставаясь с тростью, мрачно глядел в окно. С улицы доносились крики прислуги - шла визгливая перебранка по-валлийски. К перемене Клаттербак исписал шестнадцать страниц и был удостоен обещанной награды. 
- Ну как, трудно вам пришлось? - поинтересовался мистер Прендергаст, набивая трубку. 
- Ничуть, - отвечал Поль. 
- Вы счастливый человек. Меня же сорванцы совершенно не уважают, сам не знаю почему. Конечно, парик многое подпортил. Вы заметили, что я ношу парик? 
- Нет, нет... 
- А дети сразу заметили. Парик был моей роковой ошибкой. Уезжая из Уортинга, я вдруг решил, что выгляжу очень старым и не смогу из-за этого быстро устроиться на работу. Мне тогда исполнился сорок один год. Хорошие парики стоили целое состояние, вот я и решил выбрать подешевле. Потому-то он и выглядит так ненатурально. Кошмар! Я сразу понял, что совершил ошибку, но раз уж дети видели меня в парике, было поздно что-либо менять. Теперь они только и делают, что строят насмешки на этот счет. 
- Я полагаю, что, если бы не было парика, они смеялись бы над чем-то еще. 
- Пожалуй, вы правы. Пусть уж смеются над париком. Господи! Если бы не трубки, то просто не представляю, как бы я все это выдержал. А вы к нам какими судьбами? 
- Меня отчислили из Скона за непристойное поведение. 
- Ясно. Стало быть, как Граймса. 
- Нет, - отрезал Поль. - Вовсе не как Граймса. 
- Впрочем, не все ли равно как. Вот и звонок. Господи, опять этот дрянной человек взял мою мантию! 
Прошло два дня. Бест-Четвинд уселся за орган и заиграл плясовую. 
- А знаете, сэр, пятиклассники от вас в восторге. Они с Полем расположились на хорах местной церкви. Это был их второй урок музыки. 
- Ради всех святых, оставь инструмент в покое. Что значит - в восторге? 
- А вот что. Сегодня утром Клаттербак стащил из кладовки банку ананасов. Тангенс его и спроси: "В столовой будешь лопать?" Тот отвечает: "Еще чего! Съем на пеннифезеровском уроке!" - "А вот и нет! - говорит Тангенс. - Конфеты или печенье - это еще куда ни шло, но ананасы - это уже безобразие. Из-за таких гадов, как ты, даже невредные учителя и то начинают черт знает что выделывать". 
- Что же тут такого лестного? 
- Лично я первый раз слышу, чтобы об учителях так хорошо отзывались, - сказал Бест-Четвинд. - Можно еще разочек псалом сыграть? 
- Нельзя, - сказал Поль. 
- Нельзя так нельзя, - согласился Бест-Четвинд. - А вы Филбрика помните? Загадочный тип, правда? 
- Это точно, - сказал Поль. 
- Дело даже не в том, что он никудышный дворецкий. Слуги у нас здесь один другого хуже. Просто, похоже, он вообще никакой не дворецкий. 
- А кто же он тогда? 
- Вот и я про это - вы встречали дворецких с алмазными булавками в галстуках? 
- Не приходилось. 
- Мне тоже. А у Филбрика есть и булавка и кольцо. С большущими бриллиантами. Он их Брюксу показывал. А Брюкс нам рассказал. Филбрик говорит, что до войны он мерил изумруды и алмазы стаканами, а ел только на золоте. Мы решили, что он русский князь в изгнании. 
- Русские, вообще-то, не стесняются своих титулов. Да и непохож он на иностранца. 
- Мы тоже так сначала думали, но потом Брюкс сказал, что перед войной в наших школах появилось много русских. А теперь, - продолжал он, - я все-таки поиграю. В конце концов, мамаша платит за это пять гиней в семестр. 
Глава 6 
     
ИСПЫТАНИЕ
В тот день Поль сидел в учительской у камина в ожидании звонка к чаю и вдруг поймал себя на том, что думает о проведенной здесь неделе и о том, что, вопреки всем его предчувствиям, жизнь оказалась вполне сносной. По словам Бест-Четвинда, пятиклассники были от него в восторге. Может быть, "в восторге" и сильно сказано, но между учителем и учениками с первых уроков действительно установилось неплохое взаимопонимание. Когда Полю нужно было написать письмо или хотелось почитать, дети охотно предоставляли ему такую возможность, за что преподаватель, в свою очередь, позволял им распоряжаться учебным временем по их усмотрению. Если на Поля вдруг нападал преподавательский раж, дети сидели и помалкивали, если он задавал домашнее задание, то находились энтузиасты, это задание выполнявшие. Погода была дождливой, так что ни о каких уроках гимнастики не было и речи. Поль никого не наказывал, ученики не подстраивали ему в ответ пакостей, и все шло без осложнений. Вечерами Граймс потчевал его рассказами о своем прошлом с такими подробностями, которые свели бы с ума видавшего виды психоаналитика.