Книга Отроки до потопа, страница 22 – Олег Раин

Сереге стало немного обидно. То есть для нее, может, и чужое, а он-то здесь родился и вырос.

— Тут, в общем, неплохо, — промямлил он. — И район не самый грязный. Не центр, конечно, но до Гарлема еще кварталов пять-шесть.

— Ага, буферная зона, — она усмехнулась.

— Вроде того. Зато метро рядом. Как раз последняя станция. — Серега коленом поддал по портфелю. — А родители тебя не потеряют? Все-таки первый день, новый район?

— Переживут, — Ева передернула плечиками. — У них свои заморочки, своя фрустрация.

— Что еще за зверь такой?

— Фрустрация? Это пустота. Душевная и духовная… — Ева поочередно коснулась пальцами головы и груди. — Когда ни здесь, ни там ничто не греет. Вот люди и суетятся, ищут свой огонек. С фонарями да прожекторами… А он ведь совсем крохотный — этот огонек. Его распознать нужно, — Ева на секунду-другую зажмурилась, словно что-то припоминала или наоборот пыталась забыть. — Заметил, каким мир становится? Все вокруг суетятся.

— Так это… Деньги добывают.

— Правильно, добывают. Ты верное слово подобрал: люди в добытчиков превратились. Нужно же себя как-то обманывать, а деньги — простейший заменитель пустоты. Эквивалент смысла человеческого бытия.

Серега машинально пошарил в карманах. В левом — платок, в правом — пусто. Он был бы совсем не против, если бы обнаружил там горстку эквивалента человеческого бытия. Хотя это она, конечно, загнула. Нормальные ребята таких этажей не городят. Есть же язык, блин! Вполне человеческий. А тут эквиваленты какие-то, фрустрации-прострации…

Вслух он, понятно, ничего не сказал, и Ева печально продолжила:

— Время — его ведь тоже можно убивать по-разному, вот и пустоту кто как убивает. Экстрим придумали с адреналином. Передачи по телеку потоками гонят, в эфире места свободного от радиоканалов не осталось. Слышал, наверное, звонит ведущим какой-нибудь чувак — и вроде как беседует. Сказать ничего не может, но радуется, как дятел какой… Скучно, в общем, людям. Тоскливо.

— Не всем.

— Наверное. Только твои друзья с тобой тоже не остались.

— Антон к отцу побежал.

— Ага, чтобы на машине кататься. А потом вмазаться однажды в дерево и в больницу залечь.

— Почему обязательно в дерево? — Серега почувствовал, что начинает заводиться.

— А не в дерево, так еще хуже получится. Накопит на «хаммер», купит и будет с тряпочкой вокруг трястись, пылинки сдувать, противоугоны ставить. До булочной двести шагов, а он и туда станет ездить. И каждый день будет засыпать с мыслями о пробках, о ценах на бензин, о запчастях. Вот и получается, что треть жизни — на свалку. А может, и больше.

— Как-то безрадостно ты на все смотришь… — Серега растерянно попытался найти подходящие контраргументы. — Вот Гера, например, машины не любит. Ему велосипеды куда больше нравятся.

— Молодец, что не любит. Но тоже ведь смылся.

— Что ты понимаешь! — Серега рассердился. — Он, если хочешь знать, к брату своему отправился. Тот в тюряге сидит, а Гера ему передачки таскает. Сигареты там, творожок с кефиром. Потому как некому больше.

Ева взглянула на него серьезными глазами, суховато спросила:

— А брат того стоит?

Серега оторопел. То есть ноги продолжали шагать, руки выдавали отмашку, но внутренне эта новенькая сумела-таки его пригвоздить. Прямо под дых врезала. Он даже головой тряхнул. И сразу стало легче. Неожиданно понял, как нужно говорить с этой странной девчонкой. То есть с ней просто не нужно ничего выдумывать и что-то там мудрить. Лепить все, как есть, без ученых словечек и прочих прикрас. И врать не стоит — просечет моментально. Может, на смех, как это делает Сэм, не поднимет, но уйдет. Развернется и даже не попрощается. То есть и ладно бы, но Сереге вдруг подумалось, что это будет в десять раз обиднее, нежели хохмы Сэма. Такие, как Ева, наверное, и обижаться толком не умеют. Просто ставят на человеке крест и отворачиваются. Раз и навсегда.

— Так что у него с братом?

Серега пожал плечами.

— Вообще-то брательник у Геры, действительно, козел, — признал он. — Только это между нами. Хотя Гера и сам все понимает… Козел, алкаш и псих. Знаешь, сколько раз он Геру уродовал! Тот в школу прибегал в синяках и ссадинах. Учителям говорил, что упал. Бриллиантовая рука, типа… А шрам у него на лице видела? Тоже братишка постарался. И на ногах пара таких же. Сорвал раз подлокотник с кресла и гонял Геру по квартире. На мороз его постоянно выжучивал. Когда дружки с телками подгребали. Дескать, покемарь на улке. Как закончим, позовем. А сами музон заводят и начинают дискач. На дворе ночь, а они и думать о нем забыли. Ко мне тыкался, к Антону, к дворнику в сторожку напрашивался.

— А родители?

Серега хмыкнул.

— Ты же сама сказала, у них своя фрустрация. Так что к родителям лучше вообще не торкаться. Все равно как в Гаагский трибунал.

— Тоже пьют?

— Ага. Плюс большие любители побродяжить. Даже похлеще, чем брат. Воруют, понятно. Не по-крупному, а так — что где плохо лежит. Геру даже к этим делам приучали.

— Не приучили?

— Почему же, он парень способный — быстро научился. Уже лет в десять вовсю тыревом занимался. В магазинах тянул все, до чего мог дотянуться, — крупу там, вермишель, сахарок. Надо же было как-то жить.

— Да уж, семейка.

— А то! Симпсоны с Аддамсами отдыхают! Мне даже раз подарок сделал — справочник по компьютерам — дорогущий такой, я даже удивился. А потом пролистал до конца и понял. Он страничку с магнитной меткой выдрал и утащил из магазина. Такой вот подарок, короче…

— А что ты?

— Что я… — Серега поморщился. — Поговорил с ним. Книгу вернул.

— А он?

— Обещал завязать. Правда, с условием… Чтобы книгу обратно забрал.

— Забрал?

— А что мне было делать? Не в книжный же обратно тащить. Там сразу бы руки скрутили. И книга опять же полезная… Но главное, Гера с тех пор больше не ворует. Даже голодает иногда, а к старому не возвращается. Он такой — слово свое держит. А брата своего тупого все равно любит. Любые подляны ему прощает. Мечтает лекарство найти. Против алкоголизма. Чтобы втихаря подсунуть в пищу — и все, хэппи энд. Ночь проходит, добрый молодец просыпается — и по барабану ему любое пойло с дружками его дебилами.

— Такого лекарства нет, — грустно сказала Ева.

— А кодирование? Я слышал, если возьмется сильный психиатр…

— Чушь, — сказала она, как отрезала. — Человек сам должен захотеть. Очень и очень захотеть. Но даже этого может оказаться мало.

— Мало?

— Ага. Он может захотеть, а судьба все равно не отпустит.

— Судьба?

— Или рок, называй, как хочешь. Но чтобы вот так — скушал и проснулся добрым, непьющим, переболевшим — такого не бывает.