Онлайн книга «Мерзкая плоть»
В кабинете отец Ротшильд и мистер Фрабник с упоением плели нити заговора. Лорд Метроленд курил сигару и спрашивал себя, удобно ли будет сейчас уйти. Ему хотелось послушать миссис Оранг и еще разок взглянуть на этих ангелов. Там была одна рыженькая… К тому же все эти интриги и международная политика никогда его не интересовали. В свое время, будучи членом палаты общин, он любил хорошие перепалки и до сих пор с легкой грустью вспоминал те неистовые состязания в притворстве, что помогли ему подняться до нынешнего высокого положения. И теперь еще, когда на обсуждении стоял какой-нибудь простой, всем понятный вопрос, вроде народного искусства или заработной платы беднякам, он не прочь был произнести возвышенную речь в палате лордов. Ну а к таким вот вещам у него душа не лежала. Неожиданно отец Ротшильд выключил свет. – Кто-то идет по коридору, – сказал он. – Прячьтесь за портьеры, быстро. – Право же, Ротшильд… – начал мистер Фрабник. – Послушайте… – сказал лорд Метроленд. – Быстро, – повторил отец Ротшильд. Государственные мужи попрятались. Лорд Метроленд, не переставая курить, откинул голову, и сигара встала торчком. Они услышали, как дверь открылась. Щелкнул выключатель. Чиркнула спичка. Потом еле слышно звякнул телефон – кто-то поднял трубку. – Центральная десять тысяч, – сказал приглушенный голос. – Пора, – сказал отец Ротшильд и выступил из-за портьеры. С телефонной трубкой в руке и зажженной сигарой из запасов лорда Метроленда у стола стоял бородатый незнакомец, возбудивший его подозрения. – А-а, здравствуйте, – заговорил он, – я не знал, что вы здесь. Хотел сказать два слова по телефону. Прошу прощения. Не буду вам мешать. Очень веселый вечер, не правда ли? Всего хорошего. – Ни с места, – сказал отец Ротшильд. – И сейчас же снимите бороду. – Вот еще, – сердито возразил незнакомец. – Нечего мной командовать, точно я какой-нибудь ваш служка… старый вы сводник. – Снимите бороду, – сказал отец Ротшильд. – Снимите бороду, – сказали лорд Метроленд и мистер Фрабник, внезапно появляясь из-за портьер. Столь дружного натиска Церкви и Государства, притом после целого вечера сплошных неудобств, Саймон не выдержал. – Ну хорошо, хорошо, – сказал он, – если вам так уж приспичило… только это очень больно, ее бы нужно отмочить горячей водой… уф! Он подергал черные завитки, и понемногу они поддались. – Вот, пожалуйста, – сказал он. – А теперь советую, заставьте леди Троббинг снять парик… Работать так работать, чего уж там. – Я, видимо, переоценил серьезность обстановки, – сказал отец Ротшильд. – Да кто это, в конце концов? – вопросил мистер Фрабник. – Куда делись мои детективы? Что это все значит? – Это, – с горечью произнес отец Ротшильд, – это мистер Таратор. – Никогда о таком не слышал… По-моему, такого и нет в природе. Мистер Таратор, скажи на милость… вы заставляете нас прятаться за портьерой, потом уверяете нас, что какого-то молодого человека с накладной бородой зовут Таратор… Право же, Ротшильд… – Лорд Балкэрн, – сказал лорд Метроленд, – будьте добры немедленно покинуть мой дом. – Так как же зовут этого молодого человека, Таратор или нет?… Честное слово, вы все с ума посходили. – Да, я уйду, – сказал Саймон. – Не воображали же вы, что я вернусь в зал в таком виде? – И правда, лицо его с приставшими к подбородку и щекам кустиками черных волос выглядело по меньшей мере странно. – Лорд Мономарк сегодня здесь, я не премину поставить его в известность о вашем поведении… – Он пишет в газетах, – попробовал отец Ротшильд объяснить премьер-министру. – Я тоже, черт возьми, пишу в газетах, но я не ношу фальшивую бороду и не называю себя Таратором… Я просто не понимаю, что произошло… где мои детективы?… Кто мне наконец объяснит? Вы обращаетесь со мной, как с ребенком, – сказал он. Вот так же бывало на заседаниях кабинета, когда все они толковали о чем-то, чего он не понимал, а на него не обращали внимания. Отец Ротшильд увел его и с чуть ли не унизительным терпением и тактом попытался открыть ему глаза на некоторые сложности, с коими сопряжена в наши дни работа газетчика. – Не верю ни единому слову, – твердил премьер-министр. – Все это несерьезно. Вы чего-то недоговариваете. Таратор, скажи на милость! Саймону Балкэрну вручили его шляпу и пальто и проводили его до порога. Толпа у подъезда рассеялась. Дождь все шел. Саймон зашагал домой, в свою квартирку на Бурдон-стрит. Дождь затекал ему за воротник, смыл с его лица еще несколько черных прядок. Перед дверью его дома мыли машину; он пробрался между машиной и помойкой, открыл дверь своим ключом и поднялся к себе. Квартира его была как ресторан «Chez Espinosa» – сплошь клеенка и лаликовское стекло; еще несколько довольно смелых фотографий работы Дэвида Леннокса, граммофон (купленный в рассрочку) и великое множество пригласительных карточек на камине. Купальное полотенце лежало на кровати, где он его бросил перед уходом. Саймон прошел в кухню, отколол кусочек льда из холодильника. Потом приготовил себе коктейль. Потом подсел к телефону. – Центральная десять тысяч, – сказал он. – Миссис Брэйс, пожалуйста… Алло, говорит Балкэрн. – Ну, добыли материал? – О да, материал я добыл, только он не в хронику, это последние новости, на первую полосу. А в колонку Таратора придется вам дать «Эспинозу». – О черт! – Прочтете – еще не то скажете… Алло! Дайте последние новости… говорит Балкэрн. Ну-ка, посадите кого-нибудь там записывать… готовы? Начали. Сидя у стола, покрытого стеклом, потягивая коктейль, Саймон Балкэрн стал диктовать последнюю в своей жизни корреспонденцию. Сцену массового религиозного экстаза запятая напоминающую негритянские радения у костра в южных штатах Америки запятая можно было наблюдать вчера вечером в самом сердце Мэйфэра, на приеме, устроенном в честь знаменитой американской проповедницы миссис Оранг виконтессой Метроленд, в прошлом достопочтенной миссис Бест-Чедвинд, в ее историческом особняке Пастмастер-хаус точка. Никогда еще в этом великолепном бальном, зале не собиралось столь блестящее общество… Это была его лебединая песня. В мозгу его рождались выдумки одна другой чудовищнее. …когда достопочтенная Агата Рансибл, стоя рядом с миссис Оранг среди орхидей, дирижировала хором ангелов, по лицу ее струились слезы… Редакция «Эксцесса» заволновалась. Машины было приказано остановить. Репортеры ночной смены, навеселе, как всегда в этот час, сгрудились вокруг стенографиста, печатавшего на машинке. Наборщики выхватывали у него из рук лист за листом. Редакторы отделов принялись безжалостно ужимать и вымарывать; они выкинули важные политические сообщения, скомкали показания свидетелей по делу об убийстве, сократили статью театрального критика до одного ехидного абзаца – лишь бы освободить место для корреспонденции Саймона. |