Онлайн книга «Скажи миру – «нет!»»
|
– Никак. – Я встал. Глядя с улыбкой ей в лицо, вспомнил: – «– Долго ли мука сея, протопоп, будет? – и я говорю: – Марковна, до самыя до смерти!» – Добро, Николаич, – вздохнула Танюшка, – ино еще побредем… – и, засмеявшись, добавила: – Как ты меня доставал этим «Житием…»! Я, если честно, не верила, что мальчишка в тринадцать лет может серьезно этим увлекаться. Думала – дурака валяешь, чтоб впечатление произвести… – Она вдруг перестала смеяться и задумчиво повторила: – Долго ли мука сея, протопоп, будет? – Марковна, до самыя до смерти! – Добро… ино еще побредем… А слова-то великолепные… Что с ним, с Аввакумом, случилось-то? – Сожгли, – коротко ответил я. – Нормально, – спокойно ответила она. – Ну? Еще побредем? – Повезло мне с тобой – как Аввакуму с его Марковной, – вздохнул я, перешагивая ручей: – Руку подать? Она фыркнула, сделала легкий прыжок… и тяжело села в снег, удивленно моргая: – Голова закружилась… – Вставай. – Я поднял ее. – Есть хочешь? – Не хочу… – Значит, очень хочешь, – констатировал я, забираясь в поясную сумку. – На. Ешь. – Я достал полосу вяленого мяса и отвел глаза. Слышно было, как Танюшка сглотнула. – Пополам… – жалобно сказала она. – Ешь, Тань, – мягко сказал я. – Ешь, ешь… Я принял у нее аркебузу и засвистел сквозь зубы. * * * Уже разделанную тушу огромного оленя приволокли Басс с Ингрид – почти ползком тащили по снегу сорок килограммов мяса, завернутые в шкуру. Они вернулись через полчаса после меня и Таньки (мы пришли пустые), а уже в темноте пришел Андрей Соколов. Мы сперва переполошились невероятно – он еле тащился на негнущихся ногах – и только когда он подошел ближе, стало ясно, что его штаны превратились в ледяные трубы. – Потом, потом… – торопливо сказал он, когда все, повскакивая с мест, бросились к нему. – Я в воду провалился… вот, – и он без предисловий сбросил со спины раньше не замеченного нами здоровенного сома метра полтора длиной. – Это из-за него, – Андрей с трудом сел – вернее, рухнул – у огня, его штаны ломко хрустнули, осыпаясь пластинками льда. – Ноги ва-аще ничего не чувствуют. Ингрид подсела к нему, достала кинжал: – Не бойся, ничего ампутировать я тебе не буду, а вот брюки кое-где порежу… – Тяни так, – отчеканил Андрей. И уже тише добавил: – Их Ленка шила… – Извини. – Ингрид смешалась. – Значит, еще сколько-то не сдохнем, – сообщил Саня. Я покосился на него. Последнее время он был очень молчалив, а у меня это вызывало резкое опасение. – Не только не сдохнем, – вдруг вмешался Басс, сидевший со своим «инструментом» на коленях, – но и вообще… – Он не стал пояснять, что там «вообще», и, тронув струны, запел, бросая слова в снежную ночь: Спокойно, дружище, спокойно! И пить нам, и весело петь. Еще в предстоящие войны Тебе предстоит уцелеть. Уже и рассветы проснулись, Что к жизни тебя возвратят. Уже изготовлены пули, Что мимо тебя просвистят… [31] – Комедию с несгибаемым Мальчишом-Кибальчишом разыгрываешь? – спросил Саня, и я удивился тому, каким неожиданно злым стало его лицо. Но Басс не разозлился в ответ, а спокойно, даже чуть насмешливо ответил: – А я не вижу причин, по которым мне надо по-собачьи завывать. Хочу и пою. А пою, что хочу. – Правильно, – одобрил Сережка, вставая, и, сбросив меховой плащ, которым он укрывался вместе с Ленкой, подал ей руку. – Ну-ка, Басс, дай что-нибудь такое… – «Такое»? – уточнил Игорь. – Ну, вот тебе «такое». Если что не такое, то извини. Ай, заинька, ай, серенький, Сам маленький, хвостик беленький… У меня даже челюсть слегка отвисла. Я такой глупейшей песни в жизни от него – да что там от него – вообще! – не слышал. Не знаю, где он такое «оторвал». Может, сам сочинил. Но я совершенно неожиданно заметил, что у меня начинает подергиваться нога, а плечи сами собой «ходят». Сергей же с Ленкой вообще вовсю отплясывали вокруг костра! Причем четырнадцатилетние, вполне современные по взглядам мальчишка и девчонка, отродясь не плясавшие ничего «народного», вовсю «рубили» что-то вроде присядки, смешанной с хороводом, словно так и нужно, – откуда что взялось! Я вздрогнул – резкий свист свирели в руках Вадима врезался в струнный перезвон диссонансом, но тут же встроился в него и «добавил жару» в эту чушь про заиньку, творившего самые дикие вещи вроде поедания краденого сахара и надевания драных штанов на тонкие, кривые ножки. Но песня странным образом «заводила». Я и не заметил, что отплясывают – кто во что горазд – еще несколько человек. Вильма Швельде изумленно рассматривала эту картину расширенными глазами. А я вдруг обнаружил, что возле нас стоит Джек. – Позвольте? – Он спросил это по-английски, улыбаясь и протягивая руку Татьяне. Та сделала бровями в мою сторону и встала. Джек положил ее руки себе на плечи, свои устроил (ах, нахал!!!) на ее талии, что-то шепнул, она кивнула – и они, нырком уйдя в сторону, понеслись вокруг костра. Под русскую народную музыку в английском народном танце (я такой видел по телику несколько раз). Вадим, продолжая насвистывать, толкнул меня локтем. Безо всякой задней мысли, конечно, но я нахмурился, наблюдая за красивыми движениями Джека и моей девчонки. – Подкрался к девочке-подростку, – пробормотал я, поднимаясь. – Эх, пропадай моя телега, экипаж машины боевой! Подвинься, Джек!.. …Вообще-то плясать на пустой (не первый день) желудок тяжеловато. Поэтому скоро все вновь сидели по местам, отдыхая после вызова, брошенного ночи, смерти и зиме, и слушали, как поет Басс… Надоело Говорить и спорить И любить Усталые глаза… В флибустьерском дальнем синем море Бригантина поднимает паруса!.. [32] …– А может, ты споешь, Олег? – предложила Наташка Мигачева. – Ты же вроде бы научился играть? Басс, подлец, немедленно протянул мне инструмент. – Но петь-то я лучше не стал, – заметил я, бросив на него многообещающий взгляд. – Да, – согласилась Танюшка, – петь ты можешь в приличном обществе только при очень громком аккомпанементе. Достаточно громком, чтобы тебя заглушить. – Спасибо, Тань, – невозмутимо ответил я, принимая инструмент, – я постараюсь аккомпанировать погромче. Я в самом деле разучил знаменитые «три аккорда», которыми можно сопровождать любое пение вообще. И сейчас аккуратно подобрал их, а потом, решившись, негромко запел – едва ли не впервые так, один и при всех, запел то, что пришло мне в голову неожиданно: |