Онлайн книга «Скажи миру – «нет!»»
|
– Я понял, – тихо ответил Йенс. – Тогда учи их фехтовать. Начинается плач гитары. Разбивается чаша утра. Начинается плач гитары. О, не жди от нее молчанья, не проси у нее молчанья! Неустанно гитара плачет, как вода по каналам – плачет, как ветра под снегами – плачет, — не моли ее о молчанье! – И тополя уходят, — ответил я, улыбаясь, – Но след их озерный светел. И тополя уходят, Но нам оставляют ветер. И ветер утихнет скоро, Обтянутый черным крепом, Но ветер оставит эхо, Плывущее вниз по рекам. А мир светлячков нахлынет — И прошлое в нем потонет, И крохотное сердечко Раскроется на ладони… – Ты знаешь Гарсиа Лорку?! – обрадовался Йенс. – Я вообще люблю стихи, – признался я. Йенс поднялся и гибко потянулся: – Пойду искупаюсь… Пошли? – Я не умею плавать, – признался я. Немец наставительно сказал: – Учись… Эй, а хочешь, сейчас попробуем? Я посмотрел на лежащую поперек Волги золотую дорожку. – Пошли. Что помню, то помню, хотя и не знаю, В чем суть всего, если только суть Не связана с необходимостью прошлое Сделать опять настоящим. Помню Желание войти в ночное озеро и выгребать К дальней луне. Помню белое пламя У темной норы перед тем, как взглянул В высокое небо, знойно дрожащее в мареве белизны. И еще иногда — на рассвете обычно — я вспоминаю крики в горах. Но все, что могу, – это быть очевидцем. Олег Чухонцев * * * Костер еще не прогорел – угли давали самый хороший жар, пень не переставал постреливать струйками пламени, похожий на раскоряченного черного осьминога. И наши, и немцы спали вокруг костра кольцом, ногами к пеплу, закутавшись кто во что и прижавшись друг к другу. – Часовых не поставили, – сказал я. Йенс не успел ответить, мы увидели Андрюшку Соколова, он сидел у деревьев подальше и коротко махнул рукой. Наверное, и немец-часовой тоже где-то был… А в следующий миг в предрассветном сумраке, пропитанном плавающим туманом, я различил, что спят не все. Танюшка сидела у костра, скрестив ноги и спрятав руки под мышками. На плечи у нее была накинута Сережкина куртка, а он сам спал под одной с Вадимом. Когда мы подошли, она только посмотрела из-под спутанных волос – и снова уставилась в угли. Йенс молча обогнул костер и улегся где-то среди своих, я сразу перестал его различать, да и забыл о нем, если честно. От реки тянуло холодком. Я сел рядом с Танюшкой и молча начал разуваться. – Поешь, – тихо сказала она, протягивая две палочки шашлыка, уже покрытого белесым жиром, а на них – тонкий ломоть лепешки. – Это немцы дали, из чего-то-там дикого. Почти как хлеб… Я рецепт постаралась запомнить… Ешь, ешь. Хорошо поговорили? – Я потом расскажу всем, Тань, – пообещал я и занялся шашлыком. Не люблю, когда на меня смотрят во время еды. Но Танька смотрела. И мне не было неприятно. – Я очень за тебя испугалась, – сказала она. – Я так испугалась. Ты даже не представляешь, как я за тебя испугалась. – Надо привыкать, Тань. – Я бросил одну палочку на угли, и жир на ней вспыхнул сине-рыжими язычками. – Тут по-другому не бывает. Я это до конца только вот сейчас понял, когда с Йенсом поговорил. – Всю ночь протрепались, – укоризненно сказала она. – У тебя же есть часы, видел же, который час! – и вдруг она фыркнула, а потом засмеялась. Я понял, что она вспомнила нашу первую встречу – в парке, год назад, когда мы с ребятами спросили у незнакомой девчонки, который час, а в ответ из кустов вымахнул здоровенный черный дог. И как мы спрашивали, можно ли нам теперь идти дальше… – Ты сама-то ела? – все еще улыбаясь, спросил я. Танюшка закивала: – Ела, ела… Ты тоже ешь и ложись спать. – Тань, – я очистил вторую палочку и подобрал с ладони хлебные крошки, – ты меня ждала? – Она наклонила голову. – Спасибо, – еле слышно добавил я. – Вместе укроемся, – проговорила она, снимая куртку. – Вот, Сережка позаботился. Я не понял, услышала ли она мое «спасибо»… …Мы улеглись спина к спине и подоткнули куртку с боков, вытянув ноги ближе к неостывшему костру. – Спи, Танюшк, – неожиданно ласково сказал я, и у меня почему-то защипало в носу. Она повозила плечами и как-то удовлетворенно вздохнула. А я подумал, что спать не буду – я и не устал вроде, и совсем не хочу. Только вот думал я все это уже во сне. * * * – Куда пойдете? Немцы уже уходили по тропинке – головами все еще в тумане, над чем я хотел пошутить, но сообразил, что Йенс не поймет. Поэтому спросил то, что спросил. – Пойдем в Сибирь, – сказал Йенс, держа обе ладони на рукояти своего меча. – Зазимуем где-нибудь на Урале, наверное. А вы? – Пока не решил, – ответил я, пожимая ему руку первым. Он задержал мои пальцы: – Так пойдемте с нами? – Нет, – отказался я с сожалением. – Спасибо, конечно, но… нет. – Как знаете. – Он сильно тряхнул мою руку и широким шагом отправился догонять своих. Потом остановился, обернулся, крикнул: – Увидимся еще! Время будет – увидимся! Я махнул рукой. И, повернувшись к своим, улыбнулся им, стоящим какой-то печальной стеночкой шагах в двадцати. – Ребята, – сказал я, – надо серьезно поговорить. Обо всем сразу. Все закивали, хотя тему я сформулировал крайне расплывчато. Но мы толпой потянулись на место нашей стоянки. – Душевные люди, – оценил немцев Саня. Остальные молчали. Странно, но почему-то после моих слов на всех накатило серьезное настроение с размышлениями о своей будущности. Танюшка держалась рядом со мной. Искоса посматривала – иронично и в то же время задумчиво. Потом сказала: – Никогда не думала, что мне доведется зашивать куртку князю… Княже, а что-нибудь еще зашить не надо? Али постирать? – А что, откажешься? – спросил я. Танька свела брови, честно обдумывая вопрос. Потом призналась: – Постираю с удовольствием… А то я, кстати, не стирала! Но сейчас-то – добавочная честь! Не кого-нибудь обстирывать, а князя! |