Книга Скажи миру – «нет!», страница 51 – Олег Верещагин

У меня не нашлось, что сказать. А Танюшка присела на полуповаленный ствол и похлопала возле себя. Я сел тоже, вытянув ноги и положив палаш поперек колен. Так мы и сидели, молчали и любовались тем, как солнце садится за прибалтийский форт. Дымок в вечернем свете стал лиловато-розовым, очень отчетливо разносились звуки.

– Дождь будет, – сказал подошедший Вадим. Он держал меч на предплечье, без ножен.

– Ты тоже против? – поднял я голову. – В смысле – против штурма?

– Ничего я не против, – флегматично ответил он. – Может, и возьмем.

– Раньше за тобой такой агрессивности не наблюдалось, – заметила Танюшка.

– Ладно, стоп, – попросил я и, встав, оперся ладонью о дерево, возле которого стоял Вадим. Понизил голос: – Раз уж ты с этим Лешкой первым повстречался, то постарайся еще одну вещь сделать. – Вадим изобразил полное внимание. – Постарайся узнать, что у него и его ребят такого против Марюса.

– Узнать? – уточнил Вадим. Хмыкнул и кивнул: – Ладно, попробую и доложу. Сейчас и начну.

Он ушел, а мы вновь остались одни. Я больше не садился. Танюшка, глядя в сторону частокола, вздохнула:

– А мы сильно изменились. Сильно-сильно… даже страшно немного.

– Не немного, а очень, – вырвалось у меня, и я на секунду почти решил, что уведу ребят из-под этих стен.

Но только на секунду. Потому что тут было нельзя прощать нанесенных обид. Никому и никогда – а они обидели Танюшку. Даже не меня…

…Вадим с Лешкой подошли через двадцать минут. Вадим остановился подальше, делая вид, что он тут посторонний. А наш неожиданный союзник подошел вплотную.

– У нас все готово, – сказал он. И вдруг добавил: – Было время – и не очень давно, – когда мы с этим Марюсом пересеклись на берегах Балтики. Прибалты напали на наших девчонок в лесу. Одну убили. А другую сперва изнасиловали. Убили потом. И не сразу… Потом я потерял двух ребят, когда пытался отомстить. Но этот Марюс все равно вывернулся… Я и не знал, – лицо Лешки ожесточилось, – что мы стоим лагерем буквально рядом с ним!

– Слушай, Леш, – осторожно начал я, – а тебе не кажется… ну, диким, что ли, все это? Мы воюем с урса и тут же – сами с собой.

– Я этого не начинал, – отрезал Лешка. – Ну что, вашим раздавать смолу?

* * *

Это было даже красиво – летящие в вечернем небе кометы, рассеивающие свистящие огненные капли. Потом эти кометы падали – некоторые за частоколом, некоторые разбивались о него, и по кольям текло янтарное пламя. Мы услышали крики. Очевидно, внутри если что и загорелось, то это быстро потушили. А вот с кольями они ничего сделать не могли. Кто-то высунулся было над острием, но в него точно вонзилась стрела, и тело повисло между зубцами. Я видел, как оперение стрелы вспыхнуло.

– Сейчас займется, – сказал Лешка. – Дуб не дуб, а все равно займется.

В частокол – на этот раз именно в частокол – точно ударилась вторая – последняя – порция горшков, и еще в полудюжине мест начал расползаться тягучий медленный огонь. Изнутри принялись стрелять из арбалетов вслепую, но неудачно – попробуйте делать это, если находитесь фактически внутри разгорающегося огненного кольца!

– У них там девчонки, – сказал Сергей, стоявший рядом со мной с обнаженным палашом. – У них там девчонки…

– У меня тоже есть девчонка, – сказал я, не думая, услышит Танюшка или нет.

Частокол занимался. Где-то в стороне ударила Колькина двустволка, кто-то закричал.

– Опять тушить попытались, – заметил Андрюша Соколов.

– Скорее просто бежать, – ответил Лешка. – Ладно, сейчас разгорится – и начнем. Потихонечку… А девчонки, Сергей, – ты ведь Сергей? – они тоже будут сражаться. Ведь ваши стали бы? И наши бы стали, и все тут сражаются… Ага, это вот уже дерево горит, – удовлетворенно добавил он. – Мы вот таким манером… не помню уже когда – у урса на Украине лагерь сожгли. Ох, повеселились…

– Да почти в самом начале, года три назад, – вставил новый знакомец Сморча, крепыш, которого звали Ромкой. Подбежал австриец Клаус и сообщил, что с другой стороны частокола уже полыхает вовсю.

И вот тут меня что-то толкнуло.

– Я пойду туда, – сообщил я и двинулся за кустами, слыша, как Лешка сзади напевает:

И когда оборвутся все нити

И я лягу на мраморный стол,

Я прошу вас,

Не уроните – бум! —

Мое сердце на каменный пол…

Песня была знакомая. Тщетно стараясь вспомнить, откуда же я ее знаю, я не заметил, что следом увязалась Танюшка…

…Чертов инстинкт меня не подвел. То ли там частокол оказался послабее, то ли прибалты его обрушили сами. На горящих обломках и возле них сражались несколько пар и групп, сложно было даже понять, кто где. Возле пламени темнота казалась еще гуще, но я увидел возле самого пролома Марюса. Сжимая в одной руке меч, он другой тащил Райну.

– Стой! – крикнул я. Марюс повернулся. И увидел меня. Даже в неверном свете огня, даже на расстоянии я увидел в глазах прибалта злое отчаяние. – Стой, Марюс! – Я перескочил через горящее бревно. – Мы еще не договорили.

Марюс оттолкнул Райну. Та остановилась около горящего пролома. Я шагал к нему, доставая дагу.

– Не трогай ее, – попросил Марюс, кивнув в сторону Райны, следившей за мной стеклянными глазами. – Тебе я нужен.

– Где-то я это уже слышал, – заметил я в ответ. – Но ты не бойся. Мне она и правда не нужна. Можешь считать, что я играю в рыцарей, но ты прав – мне нужен ты.

– Я вот он. – Марюс достал длинный нож.

– Ты сам виноват в том, что происходит, – сказал я. – Можно было кончить дело миром, если бы не ваша ненависть.

– Да, я ненавижу вас, русских. – Марюс улыбнулся. – Вот за это и ненавижу – за то, что вы даже не понимаете, почему вас ненавидят.

– Понимаю, – жестко ответил я. – За то, что я не проткнул твою девчонку. Еще там, около ворот. За это действительно стоит ненавидеть. Особенно если сам поступаешь по-другому… Но я тебе сейчас еще добавлю причин для ненависти. Если победишь – можешь убираться. С ней.

– Райна, – сказал Марюс, – подожди. Сейчас мы уйдем.

* * *

Прижав тыльную сторону ладони к губам, Танюшка молча смотрела, как под наклонившимся полыхающим частоколом в багряных и черных тенях быстро и страшно перемещаются две лязгающие сталью фигуры. В левой руке Марюса – опущенной по телу – алым сверкал длинный и широкий, чуть изогнутый нож. Марюс не бил им, но этот нож был страшным – отблески пламени косо ложились на его перекошенное лицо, на искривленный рот, выплевывавший при каждом ударе: «Ыарх!.. Ыарх!.. Ыарх!..»

«Звиаг!.. Звиаг!.. Звиаг!..» – отзывалась, брызжа искрами, сталь. Левую руку Олег держал за спиной. Удары и отбивы были молниеносны. Нет, совсем не так дрался Олег на дорожке. Общей осталась лишь быстрота.