Онлайн книга «Скажи миру – «нет!»»
|
Игорь Басаргин взял свой «инструмент» (его, кстати, на общем совещании решили называть «гуслями» – и амбец, мы так хотим!). Тронул струны… Когда-нибудь, страшно подумать – когда, Сбудется день иной, Тогда мы, дружище, вернемся туда, Откуда ушли давно… Север подумал и присоединился – два грубоватых, но красивых мальчишеских голоса пели вместе: …Тогда мы пробьемся сквозь полчища туч И через все ветра, И вот старый дом открывает наш ключ, Бывавший в других мирах… Я и не заметил, как голоса Танюшки и Ленки Рудь тоже вплелись в песню: …Обнимем мы наших любимых подруг, Снимем рюкзак с плеча. В забытую жизнь, в замечательный круг Бросимся сгоряча. Там август, как вилы, вонзает лучи Теплым стогам в бока, Там тянут речные буксиры в ночи На длинных тросах закат… Танюшка сидела по другую сторону огня от меня. И от этого был в песне горький привкус, похожий на запах полыни… …Другие ребята за нами пойдут Дальше, чем мы с тобой, А нам оставаться по-прежнему тут, — Что ж, отгремел наш бой. Но если покажется путь невезуч И что на покой пора, Не даст нам покоя ни память, ни ключ, Бывавший в иных мирах… [13] Я видел, что многие девчонки прилегли на плечи своих парней. И мне очень-очень захотелось, чтобы и Танька… ведь было же такое! Что я сделал не так, почему она в последнее время словно стенкой от меня отгородилась?! Костер у подножья зеленой горы, Тропа наугад и на ощупь. Кому эта радость – ночные костры, И разве остаться не проще? И ради чего ты оставил свой дом — Отчаяния, ссадин и пота? Что могут увидеть глаза за горбом Последнего дальнего взлета? Пусть новые горы взойдут за хребтом — Движенье дороже итога, И дело не в том, что отыщешь потом, А в том, что подарит дорога… Я подтолкнул в огонь несколько полешек, выпрямился, удобней привалился к камню. …Тепло костерка, чистоту родника, Скупое нещадное время И то, что не названо словом пока, Но властно над каждым и всеми… Костер у подножья зеленой горы, Тропа наугад и на ощупь. Кому эта радость – ночные костры, И разве остаться не проще? [14] – Ребята, – вдруг сказала Кристина, – я вот что подумала… – стало тихо, хотя и без этого разговоров почти не было. – Вот мы сидим тут вместе все. По-моему, нам хорошо… – Это звучало немного смешно, но никто не засмеялся. – Я вот что хочу сказать… – Обычно Кристина за словами в карман не лезла, так что ее неожиданное косноязычие само по себе удивляло. – Я хочу сказать, что я, Кристина Ралеска, клянусь, – она протянула руку над огнем, – я всегда останусь со своими друзьями – плечом к плечу в радости и горе, до самой смерти, какой бы она ни была. Вновь повисло молчание. Кристина села. А я – встал. И, протягивая руку над огнем, обвел всех взглядом… Сколько б ни стерлось лет С тех незабытых пор — Молча мне смотрит вслед Школьный пустынный двор. Ждет он шагов твоих, Чтоб их легко узнать. Разве он может их Взять и под дождь прогнать? Нам не дано пустить Жизнь-кинопленку вспять — Вовремя что-то простить, Вовремя что-то понять, Не упустить тот миг, Что нам дарила жизнь… Что ты раскис, старик?! Мы ведь с тобой – держись! Будет снова листва кружить, Будет слово стихи рождать — Обязательно будем жить, Обязательно будем ждать! Обязательно будем жить, Обязательно будем ждать! [15] Рассказ седьмой
Люди крови Ты должен быть сильным Ты должен уметь сказать «Руки прочь, прочь от меня!» Ты должен быть сильным — Иначе зачем тебе быть?! «Кино» Я проснулся около семи – по ощущению, потому что не особо смотрел на часы, а свернулся удобнее в спальнике и остался лежать, с наслаждением переживая минутки приятного безделья. Судя по всему, никто не вставал еще, кроме дежурных. Наверное, я бы опять уснул, но послышались шаги, голос Андрюшки Соколова что-то спросил, и я понял, что ошибся, – не семь, а восемь, смена часового. Начал подниматься кто-то – я вспомнил, что сейчас идет Мордва, и, со вздохом откинув клапан спальника, сел, кивнув всем, кто не спал. Андрей, стоя у огня, стягивал куртку. Игорь, сидя на лежаке, шнуровал сапоги. По другую сторону костра сидела Ленка Власенкова с блокнотом на колене, а Наташка Бубненкова, пристроившись рядом с ней на корточках, мешала в побулькивающем котелке. В нашем жилище было достаточно тепло, хотя по полу, как всегда, поддувало. Я влез в штаны и отправился в угол умываться. – Все тихо? – плескаясь водой из котелка, я искоса посмотрел на Андрея. Тот помотал растрепавшимися волосами, потом зевнул: – Холодно… А так все тихо. Волки опять подходили к низу тропинки, дальше не пошли. – Поел? – Поел час назад… Я ложусь. – Я пошел, – сказал Игорь, затягивая капюшон. – Когда чай вскипит – вынесите мне. – Вынесут, иди. – Я проводил его до выхода, постоял, ежась, пока Игорь не занял место, и вернулся к огню. – Правда холодно… Чем кормите? – Гуляш. – Наташка куском кожи прихватила ручку котелка, переставила на камень. – Немного… Еще вон там чай брусничный заваривается… Олег, я тоже пойду спать, ладно? Всем ведь уже вставать пора. – Иди, конечно. – Я окликнул Андрея, который еще не лег: – Кинь сапоги… Оп. Спасибо. – Лен, – обратился я к Власенковой, – ложилась бы ты спать тоже. Что я тебя, как маленькую, загоняю? Ведь каждый вечер почти! – Да, Олег, – вместо нормального ответа спохватилась она, – там часа в три от Шверды двое прибежали. – Ночью? Что случилось?! – встревожился я. Ленка успокаивающе махнула рукой: – Нет, ничего… Они нас всех зовут Новый год встречать. Прислали муки. Килограммов пятнадцать. Мы послов с твоей Танюшкой накормили, так я и не ложилась. |