Онлайн книга «Не остаться одному»
|
Все. Желтый клюв – секирой – навис надо мной. И обрушился… …на подставленную аркебузу Фергюса. Второй удар пришелся ему в левое плечо… И я услышал, как он, падая, бросил мне залившимся кровью ртом: – За что я тебя люблю, русский – с тобой всегда весело! Он дал мне две секунды. И на третьей я влепил три пули, которые успел вставить в барабан, в близкий и бессмысленный птичий глаз. Двух уцелевших и одну раненую диатриму ребята разнесли в клочья. Юджину разодрали правое плечо, Йенсу – правое бедро, но бо€льших потерь не было. Вот только Фергюс умер на руках у Димки буквально через минуту после того страшного удара, сломавшего ему плечо и разорвавшего артерию на шее. – Мне бы только, чтоб жизни Смерть моя пригодилась… — тихо сказал Йенс, кладя мне руку на плечо. Димка тихо, безутешно плакал над телом друга, стоя рядом с ним на коленях. Остальные молчали. – Неруда? – спросил я. Йенс кивнул. – Он мне жизнь спас… – А ты спас ребят, – ответил Йенс. – Я возьму его аркебузу, – сказала Ингрид. – Тань, поучишь меня стрелять? Димка очень осторожно уложил удобней голову Фергюса. Поднялся с колен, не пряча мокрых глаз. Сказал: – Он меня спас… на балтийском побережье… Почти пять лет мы вместе… были… Вот ведь чушь-то какая, даже не в бою, даже не в бою… – В бою, – вдруг сказала Зорка. – В бою. В этом мире все – бой. Димка несколько секунд смотрел на нее. Потом достал свой топор. – Отрублю голову этой… твари. Фергюсу на могилу. Он был бы доволен. И, сглотнув комок, пошел к мертвым птицам. Водой наполненные горсти Ко рту спешили поднести — Впрок пили воду черногорцы И жили впрок – до тридцати. А умирать почетно было Средь пуль и матовых клинков И уносить с собой в могилу Двух-трех врагов, двух-трех врагов. Пока курок в ружье не стерся, Стреляли с седел и с колен. И в плен не брали черногорца — Он просто не сдавался в плен. А им прожить хотелось до ста, До жизни жадным, – век с лихвой В краю, где гор и неба вдосталь И моря тоже – с головой: Шесть сотен тысяч равных порций Воды живой в одной горсти… Но проживали черногорцы Свой долгий век – до тридцати. И жены их водой помянут — И прячут их детей в горах До той поры, пока не станут Держать оружие в руках. Беззвучно надевали траур И заливали очаги, И молча лили слезы в траву, Чтоб не услышали враги. Чернели женщины от горя, Как плодородные поля, За ними вслед чернели горы, Себя огнем испепеля. То было истинное мщенье — Бессмысленно себя не жгут! — Людей и гор самосожженье, Как несогласие и бунт. И пять веков как божьи кары, Как мести сына за отца, Пылали горные пожары И черногорские сердца. Цари менялись, царедворцы, Но смерть в бою всегда в чести, — Не уважали черногорцы Проживших больше тридцати. Мне одного рожденья мало — Расти бы мне из двух корней! Жаль, Черногория не стала Второю родиной моей. В. Высоцкий Степь кончалась. Вот уже трое суток над горизонтом выше и выше вырастали граненые, слоистые каменные столбы – там начинались Кордильеры. Река, вдоль которой мы шли почти неделю (Танюшка сказала, что это Арканзас), постепенно забиралась в глубь земли и сейчас бежала, ревя и грохоча, в каньоне на глубине почти двадцати метров. А лето подбиралось к своей середине… …Я шел в передовом дозоре вместе с Сергеем, Юджином и Димкой. Мы шагали вместе уже почти два часа, бо€льшую часть нашего «дозорного срока». Молчали и до такой степени домолчались, что вздрогнули, когда Сергей вдруг сказал: – Я уже минут пять наблюдаю что-то непонятное… Смотрите вдоль берега до большого дерева, которое почти упало в реку… – Столб, – вырвалось у Юджина. – Там стоит столб; не скала, не дерево, а столб! Я свистнул, подавая сигнал основному отряду, а сам ускорил шаг вместе с дозорными. Мы почти бежали, и вот стало видно, что площадка вокруг столба радиусом метров десять вымощена серовато-желтым булыжником, гладким и округлым. А еще ближе стало ясно, что это вбитые в землю до надбровий черепа – черепа урса. А столб украшала врезанная – не прибитая – надпись на широкой доске: НЕЛЮДЯМ ВХОД ВОСПРЕЩЁН. ГРАНИЦА. КОЛОНИЯ КОЛОРАДО. – Уже интересно, – признал я, окидывая взглядом горы. – Может, старое? – Дерево доски относительно свежее, – заметил Сергей. – Ну, в конце концов, путь тут закрывают урса, а не нам. Да мы и не собираемся чинить никаких беззаконий. – Хорошо. Пошли, – решительно сказал я. * * * Через полчаса мы выбрались на дорогу – слабо утоптанную, но вполне настоящую. Правда, больше ничего вокруг не говорило о том, что местность населена. Еще через какое-то время мы поменялись – вперед выдвинулся Андрей с Анри, Раде и Яном. Дорога шла все так же недалеко от края пропасти, в которой тек Арканзас (похоже, пропасть стала еще глубже, а вот что шире – точно). Трава постепенно становилась реже и ниже, все чаще высовывались каменные проплешины. Я раздумывал о том, что это за «Колония Колорадо». «Нелюдям вход воспрещен» – это хорошо. Но я пока еще не видел тут людей – подлецов-расподлецов, хоть каких! – чтобы сотрудничали с урса. Может, эту надпись нужно читать, как «…а остальным – добро пожаловать!». А может, само собой подразумевается, что остальным вообще соваться не стоит – и все в округе это знают. Размышляя, я не сразу понял, что вот уже несколько секунд созерцаю над краем пропасти, метрах в пятидесяти от нашего передового отряда, некое вспучивающееся новообразование – и оно медленно растет, словно из пропасти вылезает необъятный пузырь. Видно было, что Андрей и остальные тоже это видят – и тоже обалдели. Они застыли в изумленных позах и постепенно задирали головы выше и выше. То, что мы видели, настолько не могло тут существовать, что мы не верили своим глазам даже тогда, когда над краем пропасти появилась плетеная корзина-гондола и в общем-то стало ясно, что это – воздушный шар или дирижабль офигенного размера. Как… как туча… Туча! Полет – нечто, похожее на тучу, но не туча… «Берегись не урса, князь…» – слова Арагорна. |